Мы шли в церковь. Медленно, потому что ее нога все еще была в ортезе. «Наверное, мне нужен просто дневной сон. Но у нас покоя не жди», – сказала она. Для меня корпус Китт, в котором она жила, был пределом мечтаний – подруг там было хоть отбавляй. Но для нее он был реальным зоопарком.

«Мне просто нужна пауза. Тебе так повезло с твоим корпусом, Лэйсик! Можешь взять и запропаститься».

Мне бы ее взгляд на вещи.

«Приходи в мою комнату после обеда, – предложила я. – Моя соседка уедет со своей командой, я буду на теннисе. Вся вторая половина дня в твоем распоряжении».

После окончания утренних занятий я рванула в свое общежитие. Заправила постель, вытряхнула простыни, аккуратно сложила и подоткнула покрывало. Взбила подушки, чтобы придать им свежий вид. Все постельное белье было в цветочек, а дополняла этот цветник подаренная мамой маленькая подушка-думка. Аккуратно расставила обувь на полу моей гардеробной и закрыла ее. Позади моей кровати было окно, за которым в это время года шумела свежая зеленая листва. Под занавес я вырвала листок из блокнота, написала на нем: «Сладких снов» и водрузила на подушки.

Когда теннисная тренировка закончилась, день утратил свое тепло. До наступления лета в Нью-Гэмпшире было еще далеко, и с заходом солнца быстро холодало. Вся в холодных мурашках, я прибежала с кортов и взлетела вверх по лестнице. В моей комнате было темно, свет выключили. Постель была заново заправлена, на ней лежала записка: «В жизни лучше не спала. Спасибо, милая подруга».

Я сохранила ее, чтобы помнить, каково это – позаботиться о человеке, которого любишь всей душой.

Тонкая верхняя губа Шепа была изумительно умелой. Я была не слишком опытна в поцелуях, но, в отличие от моих неуклюжих бывших одноклассников, Шеп понимал всю прелесть сдержанности. Он чуть-чуть отстранялся. Мы целовались среди библиотечных стеллажей, и я не ударялась о них спиной. Он крепко удерживал меня в вертикальном положении. Мне хотелось большего. Он сохранял это положение. Он был чистюлей, и его дыхание всегда пахло мятой. Бывало, что он провожал меня до моего общежития – как у младших, отбой у нас наступал немного раньше – и при глубоком вдохе я улавливала этот мятный аромат вперемешку с запахами оттаивающей почвы. Какое счастье, что мой Уоррен-хаус находился в самом отдаленном уголке кампуса! Наш путь туда занимал целую вечность. Под светом фонарей он останавливал меня, нежно брал за подбородок, и плевать, кто мог увидеть, как мы целуемся в сумерках.

Примерно через десять лет, учась в аспирантуре в Чикаго, я наткнулась на заметку о Шепе в номере журнала People, посвященном «самым сексуальным мужчинам». Теперь его кроличья улыбка превратилась в манящую, как я и предполагала, и он раздался в плечах. В заметке рассказывалось о его семье, увлечении горными лыжами, престижном дипломе и трудолюбии. Было написано, что он – находка для любой женщины.

«Да вы и половины всего не знаете», – подумала я.

Той весной, после нескольких вечерних поцелуев, я набралась смелости и спросила Шепа про голубой атласный лифчик и нашу несостоявшуюся встречу в библиотеке. Мы сидели на низеньком диванчике в его комнате, на сей раз одни, и искали темы для обсуждения. Я спросила про Шайлу, чтобы разговорить Шепа, но не была уверена, хочу ли знать ответ.

«Так что у вас там было с этой, ну, ты понимаешь?» – произнесла я.

Он поджал свои и без того тонкие губы и пожал левым плечом: «А, да из этого по-любому ничего бы не вышло».

Я ждала.

«Просто это было слишком…» – сказал он. Он посмотрел в сторону своей кровати. Я представила себе разрыв в припадке чувств. Что-то ее не видно уже некоторое время. Может быть, она была настолько убита горем, что пришлось уехать домой? Шеп взглянул на меня с каким-то шаловливым огоньком в глазах, обхватил рукой за плечи и привлек к себе. Потом развернул и уложил на диване лицом вниз. Я не сопротивлялась. Пристроив мою голову на валике, он отпустил свои руки.

Я не испугалась. До этого он ни разу не попытался что-то сделать со мной. Я даже гадала, зайдет ли он дальше поцелуев и прогулок за ручку. Крайне удивленная, я вдыхала затхлый воздух из его дивана и ждала, что будет дальше.

«Это борцовский прием, – сказал он, когда я села. – Я тебя зафиксировал».

В школьной команде борцов он был на хорошем счету. Как-то я зашла посмотреть на поединки, но была слишком смущена, увидев его в трико и защитном шлеме. Я даже не сказала ему, что была на трибунах.

«Класс», – сказала я, поправляя рубашку.

«Высвободиться практически невозможно. Ломовой приемчик», – сказал он.

«Представляю себе».

«Могу другие показать», – сказал он.

«Хорошо».

Он кивнул. Бедняга, он испугался Шайлы и перспективы с ее лифчиком еще больше, чем я. А поцелуи? Это была не прелюдия – просто на этом он и останавливался. Наверное, для него было пыткой не трахать и не долбить все что движется. Это же был старшеклассник, да еще и спортсмен. Понятно, чего ожидали от него другие ребята. От его захвата мою грудную клетку покалывало. Груди остались нетронутыми. Он улыбнулся, показав верхние зубы.

«Ну, ладно. Покажи еще какой-нибудь приемчик», – сказала я.

Он вскочил на ноги: «Вставай!» Он помог мне подняться, схватив рукой за запястье, и поставил перед собой. Показал, как сделать стойку и как двигаться. Мы сцепились. У него были пугающе сильные руки, но меня озадачило, что сосредоточен он не на мне. Понадобилось какое-то время понаблюдать за тем, как он прыгает вокруг с руками на изготовку, чтобы понять, что за чувство я испытываю, как называется это прекрасно знакомое мне сочетание нежности и снисходительности. Сестринские чувства. Как будто Шеп – мой младший брат, ему пять, мне десять, и мы озорничаем у нас дома.

Мы пританцовывали в промежутке между кроватью и диваном. Я ждала, когда он проведет свой прием.

«Кстати, твою записку я сохранил», – сказал он и аккуратно бросил меня на пол.

В апреле того года Шепа приняли в Корнелльский университет. Начался теннисный сезон. Я собиралась записаться на розыгрыш мест в общежитиях вместе с девочками из Киттреджа, чтобы в следующем учебном году жить всем вместе. Шеп уедет