Всю пятнадцативерстную дорогу из Тургояка до Куштумги отец Никодим расспрашивал Мишку о том, о сем, исподволь проверяя его память и сообразительность. На вопросы мальчика сам отвечал обстоятельно. Говорил с ним на равных, как со взрослым, лишь иногда повторял:

– О чем глаголю, говорю то есть, запоминай! – подчеркивая тем самым, что учеба началась.

Когда дорога пошла в гору, отец Никодим ловко соскочил с телеги, облегчив повозку. Справа, по дну глубокого ло́га, заросшего смешанным лесом, чуть слышно звенела о камни вода.

– Липовка! – радостно заметил он. – Исток её здесь. Господь-бог даст, скоро приедем.

– А что такое бог? – спросил Мишка.

Наставник задумался. А когда дорога стала ровной, бочком прыгнул на край телеги, заговорил:

– Отвечу тебе, сын мой: существо божье просто и не сложно. Запоминай! Не сидит, не стоит. Присно, то есть вечно движимо и всемощно. Бог совершен, нетленен…

– Шибко мудрено, – заметил совсем не по-детски Михаил, перебив наставника. Он не вникал в рассуждения отца Никодима, запоминая дорогу, чтобы при возможности удрать домой.

Неделя прошла, другая. Тоска по дому у воспитанника понемногу притупилась. А с приходом зимы длинные вечера были заполнены учебой.

В молельной во всю поперечную стену был воцарен большой стеллаж с книгами. На современном, древнерусском и греческом языках. Ни букв, ни названий тогда еще Михаил не знал. Они пестрели в глазах, а их количество кроме удивления больше никаких эмоций не вызывало. Отец Никодим доставал книги в толстых досках-переплетах с золотыми тиснениями и перечислял, нежно гладя ладонью: Игнат Богоносец, Книга Иова, Филаретовский Требник, Сочинения Ефрема Сирина, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Шестиднев старых печатей, Псалтыри, Жития великомучеников, Евангелие…

– Зачем так много?

– Кто много читает, – отвечал наставник, – тот больше утверждается в вере христовой. Да! Тобою много из них прочтено будет, позабочусь о том, по-русски и по-гречески…

– А чё нам греческий? Не басурманы мы, – возразил Михаил больше от озорства, чем от жажды познаний.

– Прочтешь много, ежели будешь прилежно учиться. А коли захочешь остаться пнём лесным, тогда – поглядим, – улыбнулся отец Никодим, поигрывая сыромятной ле́стовкой, похожей на плетку. – Греческая азбука, – запоминай! – есть мать всякой письменности. От греческого письма народилась латинская азбука, а от неё и все европейские. Философ Константин – в монашестве он прозывался Кириллом, – славянские буквы сотворил, по чину греческих письмен. Старые христианские книги раньше на греческом писались…

Михаилу стало интересно, и он многое запоминал. А еще ему стало ясно, что он попал в крепкие руки. Мысль о побеге нет-нет да не давала ему покоя. Но за окном качалась ночная пурга, и завывание её сливалось с жутким воем волков.

Раз в два месяца приезжали родители, привозили гостинцы. Отец Никодим и Поликарп Матвеевич, уединившись, о чем-то подолгу беседовали. Мать примеряла сыну рубашки, штаны; когда уезжали, мать украдкой утирала глаза кончиком платка, отец ворчал:

– Во, развела болото! Будто сына за морем-окияном оставила… – А Михаилу строго говорил:

– Хвалит он тебя, отец Никодим-то. Ленив бываешь, а способностями бог не обидел. И шалишь! В ребятишек камни кидать стал… Варнак!

– Дразнят меня: монах в рваных штанах…

– А ты им книжку почитай! Уважать начнут.

– Со мной пяток ребят учатся, сами буквы складывать могут…

У отца Никодима в огороде было десятка два колод-ульев. Михаилу понравилось возиться с пчелами под присмотром наставника. Но как-то по весне, из озорства, опрокинул три колоды, едва не загубив ослабевшие за зиму семьи. Отец Никодим посадил шалуна за проступок на неделю на хлеб и воду, заставив выучить наизусть пятнадцать из двадцати восьми глав деяний апостолов. А когда срок епитимьи истек, приехал отец с матерью, с братишкой Алешкой и сестренкой Дуняшей.

Отец Никодим ни словом не обмолвился о проказах воспитанника, чем еще больше укрепил к себе уважение.

В начале зимы, по первопутку, они весь день возили нарубленный заранее сушняк-сухостой на дрова. С последним возом возвращались домой уж после захода солнца – ноябрьский день короток. Идя за возом, наставник, поглядывая на чистое и синее небо, говорил воспитаннику:

– Гляди, как ярко загораются звезды! Должно быть, зябко к утру станет… Всем наш край каменный пригож да ба́сок, но прогневал чем-то создателя – рано зима наступает…

– А вон, луна вышла! – в тон ему отвечал идущий рядом Михаил.

– Да! – продолжал отец Никодим, перекрестясь. – Он знал, что творил! А сотворил господь два светила великие. Светило великое в начаток дня – Солнце. Светило же меньшее в начале ночи – Луна. И звезды. Запоминай! Каждому светилу – по веленому чину шествовати, а не блудить. Каждому ходити по своему пределу или поясу. Семь светильников великих быти друг друга выше, каждо шествует по своему пределу или поясу.

– А выше что есть? – интересно было Михаилу.

– Выше же сих осьмой пояс, или предел. На нем же все звезды утверждены, кои от нас в нощи видятся. Имена им, домовным звездам: Овен, Телец, Близнец, Каркин, Лев, Парфена, Ярем, Скорпион, Стрелец, Козий Рог, Водолиятель, Рыбы. Да! На первом, на вышнем поясе Крон, на втором – Зевес, на третьем – Аррис, на четвертом – великое светило Солнце, на пятом – Афродития, на шестом – Ермис, на седьмом – Луна.

Многому учил отец Никодим. Всё, что знал, отдавал, как сыну, воспитаннику. Объяснял терпеливо, спокойно. Спрашивал жестко, но не срывал на нем зла и никогда не гневался. Шалости прощал, а за лень наказывал. Брал с собой на требы, посвящал в великие таинства, учил «древним» уставам-церковным правилам, добивался, чтобы ересь никонианскую мог дерзко обличать…

Радовался наставник тому, что Михаил в пятнадцать лет писал уставом и полууставом, бегло читал книги византийского и греческого письма. В шестнадцать годков уж шпарил на память изречения святых отцов. Доверял молящихся мирян, слушая, как ведет службу сей отрок.

Возвратясь на жилую половину, устраивал разбор-разнос, поучая:

– Мало глаголеть, а более разумевати, и не дерзку быть словом. Не впадать в ересь! Ты, сыне, где вычитал богомерзкое никонианское учетверённое аллилуйя? Али сам придумал? Запоминай! Славословие бога должно быть тройным: аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! По алфавиту: аль – отцу, иль – сыну, уйя – духу святому. На человеческой речи именно и значит: слава, тебе, боже! Не в обиду, а пользы для, наказан чтением будешь…

К чтению Михаил пристрастился. Сам того не подозревая, под обложками священных книг он обнаружил светское содержание некоторых из них. То были разрозненные записи из истории древней Руси, писанные на церковно-славянской грамоте. Известно: церковно-славянский