но и необходимого дружеского общения, своего рода политическим клубом, а иногда и источником высоких патриотических чувств; на «чердаке» у «колкого Шаховского» – А. А. Шаховского – драматурга, поэта, руководителя русской труппы, среди первых актеров и драматических писателей; в казармах первого батальона Преображенского полка, у завзятого театрала, драматурга, поэта и притом члена «Союза благоденствия» полковника П. А. Катенина; на вечерах у Олениных, Карамзиных, Лавалей. Частым гостем был он на субботних собраниях у В. А. Жуковского, где его стихами восхищались и сам хозяин, и гости – К. Н. Батюшков, Н. И. Гнедич, И. А. Крылов… «Сверчок»-Пушкин стал деятельным членом дружеского кружка «Арзамас», объединившего многих лучших, передовых писателей – реформаторов отечественного литературного языка – и некоторых близких к литературным кругам людей; не менее деятельным членом негласного литературно-политического общества «Зеленая лампа», фактически «побочной управы» «Союза благоденствия», где и беспечно веселились, и горячо спорили, и вели вполне серьезные разговоры «насчет небесного царя, а иногда насчет земного».
Юный поэт охотно разделял компанию лихих гвардейских офицеров, сам подумывая пойти в гусары. Он понимал, что их шумные сходки – это и своего рода протест против официально-бюрократического аракчеевского порядка, скуки и однообразия светских гостиных,
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
«К Каверину»
Один гусар был его близким другом – боевой офицер и оригинальный философ-вольнодумец Петр Яковлевич Чаадаев. С ним он проводил многие часы в увлекательных беседах. Ему посвятил такие удивительные, немыслимо смелые для того времени стихи:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Пушкин был постоянным собеседником и другого философа-вольнодумца, ученого-экономиста и тонкого политика, одного из руководителей «Союза благоденствия» Николая Ивановича Тургенева. Как и Чаадаев, Тургенев стал его политическим учителем. Предметами их бесед были пороки современного общества, пагубность самодержавного деспотизма и крепостнического рабства, назначение просвещенных, свободомыслящих людей в распространении среди сограждан новых понятий, в формировании нового общественного мнения. Для Пушкина эти беседы стали уроками высоких идеалов гражданского служения. На квартире Тургенева на Фонтанке, против Михайловского замка, он задумал и начал писать оду «Вольность».
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы…
Неволя, на которую обречен народ, позорное крепостническое рабство имели в лице Николая Тургенева самого беспощадного врага. Уничтожение крепостничества – этого главного оплота самодержавной деспотии – было его заветной целью, достижению которой готов был посвятить всю жизнь. Как, какими средствами достичь этой цели – вот о чем чаще всего говорили собиравшиеся у Тургенева его друзья.
Зима 1818/19 года была вообще временем самого интенсивного обсуждения крестьянского вопроса, ставшего центральным в идейной жизни эпохи. Он был неотделим от общего стремления к политической свободе. Его обсуждали на тайных дружеских сходках и открыто в печати, стремились убедить в необходимости уничтожения рабства возможно большее число мыслящих людей, предпринимали даже некоторые практические шаги. Тургенев действовал особенно энергично и решительно. Он выпустил книгу «Теория налогов», составлял план политического журнала, где крестьянскому вопросу предназначалось центральное место, писал для представления в правительство записки – «Нечто о барщине» и «Нечто о крепостном состоянии в России». Среди членов собиравшегося у него кружка были Федор Глинка, Михаил Лунин, Иван Пущин, Сергей Трубецкой – виднейшие декабристы. И с ними – «лицейский Пушкин».
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин.
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
Так описаны в десятой, сожженной, главе «Евгения Онегина» сходки молодых вольнодумцев 1810-х годов.
Не будучи членом тайных «Союзов», Пушкин тем не менее мог считать себя верным соратником этих людей. Его поэтическое слово было гениальным выражением дум и стремлений целого поколения первых русских революционеров. Недаром его послания, оды, эпиграммы, ноэли расходились во множестве списков, выполняли роль прокламаций, и, по словам декабриста И. Д. Якушкина, «не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть»[61].
Он стал поэтом-гражданином, политическим поэтом.
«Деревня»
Попав в деревню, двадцатилетний Пушкин – друг Чаадаева и Николая Тургенева, автор «Вольности», дерзких политических эпиграмм и ноэлей – смотрел на окружающее иными глазами, чем за два года до того. Тогда его взору представлялся «беспечный мир полей», его занимали «легкокрылые забавы». Теперь все виделось по-иному. Вокруг него почти ничто не изменилось, зато решительно изменился он сам. Он по-прежнему был «веселым юношей», но серьезные мысли, пришедшие на смену наивной беспечности, создали новый духовный мир, новое отношение к жизни.
В июле 1819 года в Михайловском Пушкин написал стихотворение «Деревня» – самое сильное в русской литературе после «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева обличение крепостнического варварства и страстный призыв к его уничтожению, выдающийся образец вольнолюбивой лирики молодого поэта и всей гражданской лирики декабристской эпохи. То, о чем шла речь на вечерних собраниях у Тургенева (о них Пушкин не забыл и постоянно упоминал в письмах друзьям из Михайловского), здесь приобрело особую реальность, облеклось в конкретную поэтическую форму.
Современники правомерно связывали создание «Деревни» с пребыванием Пушкина в Михайловском. Александр Иванович Тургенев, старший брат Николая Ивановича и давний друг семьи Пушкиных, сообщал брату Сергею в конце августа 1819 года: «Пушкин возвратился из деревни, которую описал»[62]. Тогда же в письме П. А. Вяземскому, восторженно отзываясь о «сильных и прелестных» стихах пушкинской «Деревни», находил в ней «преувеличения насчет псковского хамства» (под словом «хамство» имеется в виду крепостной произвол)[63].
Известно, что псковская деревня, где подавляющее большинство крестьян работало на барщине, отличалась особенной жестокостью крепостнического гнета. Ужасающая нищета, полное бесправие крестьян и безудержный произвол помещиков были явлением повсеместным. Конечно, в Михайловском знали и заинтересованно обсуждали положение дел в соседних и более дальних имениях Опочецкого, Новоржевского и других уездов.
Так, крепостные гвардии капитана Я. П. Бухвостова, владельца сельца Сафейска и других в Опочецком уезде (с ним доводилось иметь дело еще деду Пушкина Осипу Абрамовичу Ганнибалу), обратились к государю с жалобой, в которой писали, что дочери
