так, и сяк, и, наконец, выносила своё решение. Она никогда не потакала слабостям другого и говорила прямо иногда горькую правду, но никто не обижался на это, потому что, понимали, что она говорила правду и только в интересах другого человека. Никто не сомневался в её доброте и честности. Все знали, что в трудную минуту она никому не откажет в помощи, чем только может» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 11–11 об.
336
Там же: «У ней в характере не было склонности к ханжеству, как у некоторых других. Она не отступала от норм деревенского быта: соблюдала посты, в праздники ходила в церковь, но не была увлечена всем этим до фанатизма: она всё это выполняла в силу с детства привитой привычки, ни разу ещё просто не задумавшись над тем, что это и к чему. В её душе оставалась ещё такая область, которая просто не затронута была её мыслью, была, так сказать, нетронутой целиной: всё было уложено в привычном порядке, и ничто пока не нарушало этого порядка. Но когда прошла революционная гроза, в её сознании легче, чем в сознании какой-либо другой женщины деревенского типа, новое, что принесла эта гроза, нашло себе место: её трезвый склад ума подсказал ей, что только теперь она может раскрыть то богатство души, которым наградила её природа. К ней снова потянулись люди за советом, чтобы разобраться в новой обстановке, а особенно женщины, и она снова для них явилась Катериной Ивановной, но в новых условиях жизни. Она явилась для теченских женщин не избранной, но признанной делегаткой их по всем вопросам их жизни. Там, где она не в силах была перебороть старое, веками укоренившееся зло, она старалась победить его, или, по крайней мере, смягчить добротой своей души» // Там же. Л. 12–13.
337
Из очерка «Ганя» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Шире-дальше – решили устроить соревнование в беге в годовщину Октября. Идея была смелой, и некоторые скептики говорили: «ничего не будет!» Но нашлись люди с инициативой – энтузиасты. В помощь себе пригласили руководителя из городской комсомольской организации. Раздобыли кое-что для премирования победителей: платок – первая премия, кусок мыла – вторая премия и тюричок ниток – третья премия. Самым главным в затее организации соревнования было то, что она рассчитана была на представительниц «прекрасного пола». Вывесили афиши, и тут «пошла плясать губерния». Представительницы старого поколения подняли шум в адрес организаторов. «что они с ума что ли сошли?!» – понеслось в их адрес» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 395. Л. 32–33.
338
Бокаччио Джованни (1313–1375) – итальянский писатель и поэт. Автор «Декамерона» (1352–1354).
339
Николай Яковлевич Уфимцев. См. очерк.
340
Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 01 марта 1961 г.: «Много ли убийств? Я показал только маленькую часть этого. Чтобы понять эти явления, нужно помнить, что Теча расположена у ворот Сибири. Арестантов через Течу не прогоняли, а вот бродяги по нашим краям летом шлялись» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 61–61 об.
Из письма от 19 марта 1961 г.: «Нравы в Тече были суровыми: убийства, воровство. Надо думать – это было по следующим причинам:
1) Это были последствия жестокой вражды между аборигенами края: башкирами и колонизаторами – выходцами из Расеи. Ещё в наши времена были в этом отношении настоящие войны – из-за земли. Русские называли в и в наше время татар не иначе, как собаки.
2) Близость Сибири.
3) В Течу, например, приходили ремесленники, которые влияли на землеробов» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 66 об.-67.
341
В очерке «О людях, богом обиженных» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминани автора: «Опять же в Сугояке Никула – ему под сорок лет, а он дурак дураком, «идиотом» зовут. И лето, и зиму в одной долгой рубахе, как у бабы становина, бегает по улице да пёрышко крутит перед глазами. Зимой холод – надеть на него пимы или шапку – сбросит. Ноги у него красные, как сафьян. Ничего не понимает, а дашь кусок хлеба – начнёт жевать. Покарает же так Бог человека за наши грехи» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 63. Из очерка «Село Сугояк и его обитатели» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Зимой он, заколевший от холода, с ногами красными иссиня, приходил в кухню поповского дома, отогревался, а потом снова мчался куда-либо по домам сельчан. На население он производил гнетущее впечатление, и жители села смотрели на него, как на Божие наказание за грехи. Несчастный умер от холеры» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 392. Л. 20 об.
342
В очерке «О людях, богом обиженных» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминани автора: «Вот в Беликуле брат и сестра – Проня и Дуня. Как подросли к десяти годочкам, так и перестали больше расти. Ему уже за тридцать, а ей около того, а они всё ростом, как дети. И смеяться охота над ними и нельзя: Бог накажет» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 63.
343
Из очерка «О людях, богом обиженных» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Как у всякого человека, не занимавшегося физическим трудом, у него были слабо развиты руки: они были бледные, с недоразвитой мускулатурой. Он сильно вытянулся к верху, с узкими плечами, с лицом святого византийского письма. Волосы были у него прямые, без завитков, сильно припущенные к плечам, а глаза светлые, но безжизненные, не отражающие его внутреннего мира» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 64.
344
Из очерка «О людях, богом обиженных» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Якимушко стоял с мешочком, но люди проходили мимо него, с удивлением поглядывая на здорового мужика: никто не знал, что он слепой, когда же всё-таки кто-то из знавших его сказал, что он «богом обиженный», а именно слепой, то его заподозрили в симуляции и начали испытывать его зрение. К услугам
