301

manas manum lavat – по-латински рука руку моет.

302

De mortius aut bene, aut nihil – по-латински «О мёртвых хорошо или ничего».

303

Из очерка «Терентий Яковлевич» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Терентий Яковлевич обыкновенно приезжал к нам с вечера, чтобы пораньше на утро выехать. До Каменки нужно было проехать 75–80 вёрст засветло, а под вечер при въезде в неё можно было нарваться на хулиганские выходки заводских парней и, чтобы избежать этого, приходилось выезжать из дома чуть свет. Терентий едва ли спал в эту ночь: он был около лошадей – то сено давал им, то овёс. Он же и будил всех, чтобы готовились к выезду. Памятны нам эти ранние выезды из дома: летом ещё ничего, а зимой – холод, полоз у саней скрипит и вызывает тошноту. Не весело, но каким предупредительным был в этом случае Терентий: зимой всех укутает, подоткнёт одеяло, проверит упряж ещё раз, покрестится, прыгнет на козла и поехали. Любимым выражением его было: «Эй, вы, соколики!». Зимой, когда кони отдохнут от тяжёлой летней работы, Терентий придерживался стиля ямщика-ухаря: запустит лошадей вёрст на 10–15 «на рысях», потом остановит, погреет у каждой из них морду, прикрывши тулупом, оборвёт сосульки, образовавшиеся на волосах у ноздрей, сядет на облучёк кашевы и опять: «Эй, вы, соколики!». Зимой с большим снегопадом дорога между Каменкой и Красноглазовой была изрыта и в глубоких рытвинах: кашева всё время ныряет: то опускается, то поднимается, а мы сидим и видим, как Терентий то висит над нами, то падает в бездну. Его берёт нетерпение и как только выберется на ровную дорогу, опять слышим: «Эй, вы, соколики!» Бывало и так, что навстречу попадётся длинный обоз: или с рудой, или с зерном на продажу каменским скупщикам для отправки за границу. Дорога узкая – в одну колею. Тогда Терентий взмахнёт кнутом, крикнет своё «соколики» и пустит коней галопом в заснеженное поле. Они поднимут снежную пыль, мчатся иногда с версту, пока выберутся на дорогу. Терентий остановит, сотрёт снег с их морд и опять «соколики» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 131–132.

304

Из очерка «Теретий Яковлевич» в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «У Терентия бросался в глаза его миниатюрный рост и вообще слабое физическое развитие: он был мужичок с ноготок. Казалось, что рост его остановился в 14–15 лет, а потом подклеили ему чёрные усы и бородку, подстригли ему волосы в кружок, надели на голову летом поярковую шляпу, зипун и сапоги, а зимой – шапка-ушанка, тулуп и пимы, и получился мужик. Может быть, от того, что ему хотелось казаться большим, солиднее, он зимой надевал на голову малахай, целое аистово гнездо, как теперь вошло в моду наших щеголих, а летом сапоги, в которые мог вложить Пётр Великий свою державную ногу» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 129–130.

305

Из очерка «Крохалёвы» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Крохалёвы были на почёте, и это кружило им голову. Парни принесли в Течу те порядки молодёжного ухарства, которые были среди заводской молодёжи: разгул, пьянство и драки» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 31.

306

Из очерка «Крохалёвы» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Крохалёвым стали подражать и деревенские парни, «зверели». Обращались за усмирением буянов к стражнику Николаю Яковлевичу Уфимцеву, но тот старался сторониться от драк и прибывал на место драки уже к финишу, когда кто-либо уже валялся с пробитой головой, а то и был убитым. Крохалёвым, однако, удавалось выходить сухими из этих происшествий: у них были покровители среди владельцев разного рода машин, для которых они были незаменимыми работниками. В конце концов, у теченцев возмущение буянами и драчунами дошло до таких размеров, что над ними нависла угроза самосуда, и они покинули Течу.

В анналах Течи пребывание в ней Крохалёвых составило мрачную страницу влияния заводских нравов на крестьянскую молодёжь, сохранявшую ещё кое-какие устои деревенской патриархальной жизни» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 31 об.-32.

307

В «свердловской коллекции» воспоминаний автора имеется очерк «Мыловарни в Тече» в составе «Очерков по истори села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии» (Часть II). (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 379).

308

Из очерка «Три поколения служивых в Тече» (01 марта 1966 г.) в составе «Очерков по истории Зауралья» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Ему было поручено «приставлять» протоиерею его выходного Пеганка для поездки в поле, т. е. запрягать и выпрягать его, кормить, когда работника не было дома, да разве ещё съездить за водой, хотя чаще для этого звали трапезника. Обычно было так: протоиерей даёт распоряжение Тимофею (он его звал только так) приготовить коня к поездке, а сам идёт в церковь на «требы». Тима запрягает Пеганка и ждёт, когда, наконец, протоиерей придёт, сядет в коробок, возьмёт в руки вожжи и помчится в поле, а Тима потом отправлялся или под сарай сидеть и ждать возвращения хозяина с поля, или уходил на кухню, если время подходило к обеду» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 49.

309

Там же: «Я не был в близких отношениях с Тимой и знал его лишь по наблюдениям издали, однако, помнится, что я относился к нему благосклонно. Я не знаю, что это было: была ли жалость к нему или простое уважение к его возрасту. В душе я осуждал и своих друзей из поповской семьи за то, что они иногда глумились над Тимой. Только один раз, помню, по отношению к Тиме в моей душе возникла неприязнь и даже злоба, но это было в результате моей детской неосведомлённости и детского мышления.

Ему поручили повесить трёх протоиерейских собак из боязни, что они сбесятся. Собаки эти мне самому казались противными, а особенно собачёнка с кличкой Турка, коварная и злая, старавшаяся всегда подкрасться и укусить. Но я видел этих несчастных собак в тот момент, когда Тима с