«Пашквили», за которые Прокофий Демидов оказался «привоженным под висилицу», были эпиграммами на высших особ, написанными в правление Елизаветы Петровны. Императрица повелела собрать пасквили и сжечь их под виселицей в присутствии автора. Прокофий Акинфиевич превратил экзекуцию в фарс, сопроводив ее музыкой, исполняемой нанятым оркестром. Вдобавок он еще и разослал всей столичной знати приглашения на «казнь», давая понять, что нисколько не стыдится содеянного. Тот еще был шутник, штучный: то солью дорогу засыплет, чтобы ездить по ней летом на санях, то на собак и лошадей своих новомодные очки нацепит, то на званый обед к зятю вместо себя свинью отправит… Впрочем, далеко не всем рассказам о проделках Прокофия Демидова следует верить, поскольку молва приписывала ему много такого, чего на самом деле не было. Чудил Прокофий Акинфиевич не только в родном отечестве, но и за границей. Кое о чем он пишет сам, например, о том, как будучи в Голландии демонстрировал там нарочитую скромность. «Галанцы пишут, как ходил пешком и ездил на извощике и будто я в посмеяние оное чинил тем, у которых недостаточны карманы, а ездят в каретах, – писал Прокофий Акинфиевич одному из своих зятьев, – и столько им приятно, что я погалански скупо жил, для чего они радуются и не вытерпели за оное меня похвалить. Вот какие черти, знают и дурачество мое». Впрочем, вряд ли голландцы в полной мере смогли оценить дурачество нашего героя, ведь они не имели представления о подлинных размерах его состояния и о том, как легко он тратил деньги.

О легкости трат. Известный на закате империи историк Сергей Николаевич Шубинский составил из дошедших до него сведений следующее описание московского дома Прокофия Демидова: «Внутренняя отделка дома была великолепна и вполне соответствовала колоссальному богатству хозяина. Масса золота, серебра и самородных камней ослепляла глаза; на стенах, обитых штофом и бархатом, красовались редчайшие картины; зеркальные окна и лестницы были уставлены редкими растениями; мебель из пальмового, черного и розового дерева поражала тончайшей, как кружево, резьбой». Очерк Шубинского «Русский чудак XVIII столетия» изобилует анекдотами, один другого лучше, из которых мы, за недостатком места, приведем только два, а прочие истории интересующиеся лица могут прочесть в оригинале, благо отыскать его в Сети не составляет труда.

Анекдот первый: «Статс-даме императрицы графине Румянцевой во время пребывания двора в Москве встретилась надобность в пяти тысячах рублей. Тщетно объездив своих знакомых, она наконец решилась обратиться за этой суммой к Демидову. Прокофий Акинфьевич, вообще не очень долюбливавший аристократов, принял графиню чрезвычайно сухо и, выслушав просьбу, сказал:

– У меня нет денег для женщин вашего звания и происхождения, потому что мне некому жаловаться на вас, если вы не заплатите денег к сроку. Вы привыкли ставить себя выше закона, и сам черт с вами ничего не сделает!

Графиня терпеливо перенесла это оскорбление и, надеясь, что Демидов смягчится, возобновила просьбу. Прокофий Акинфьевич отвечал ей новой дерзостью, заставившей графиню вспыхнуть. Обиженная до слез, она встала и хотела удалиться; но Демидов удержал ее в дверях.

– Послушайте! – сказал он. – Я готов услужить вам, но только с тем, если вы дадите мне такую расписку, какую я хочу.

Румянцева согласилась на предложение. Каково же было ее изумление, когда Прокофий Акинфьевич подал ей для подписи записку следующего содержания: ”Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь заплатить дворянину Демидову через месяц пять тысяч рублей, полученные мною от него наличными деньгами. В случае же, если я сего не исполню, то позволяю объявить всем, кому он заблагорассудит, что я распутная женщина“. Графиня с негодованием отказалась подписать эту бумагу.

– Как хотите, – равнодушно отвечал Демидов, – я не переменю ни одной буквы.

После многих и напрасных просьб Румянцева, крайне нуждавшаяся в деньгах и уверенная в скором получении их из деревни, подумав, решилась уступить настойчивости Прокофия Акинфьевича и подписала расписку. К несчастью, Румянцева ошиблась в своих расчетах и, несмотря на все старания, не могла расквитаться с Демидовым через месяц. Дождавшись наступления срока, Прокофий Акинфьевич поехал на бал в дворянское собрание, где находилась императрица. Собрав около себя молодежь, он громогласно прочел расписку графини. Чтение это, разумеется, произвело в слушателях взрыв смеха, который обратил внимание государыни. Заметив в кучке смеявшихся Демидова, Екатерина догадалась, что он сыграл с кем-нибудь шутку, и приказала разузнать, в чем дело. Когда ей доложили о поступке Прокофия Акинфьевича с Румянцевой, императрица сильно разгневалась, приказала ему немедленно оставить собрание, а на другой день поручила обер-полицеймейстеру уплатить Демидову пять тысяч рублей и отобрать от него расписку графини».

Анекдот второй: «Однажды зять[28] Прокофия Акинфьевича попросил его к себе на завтрак. Демидов послал к нему вместо себя поросенка. Зять, изучивший хорошо его характер, принял поросенка с почетом, накормил досыта и доставил обратно в своей карете. Довольный поступком зятя, Прокофий Акинфьевич велел зарезать поросенка, набил шкуру его золотом и отправил в подарок дочери».

Одна из шуток Прокофия Демидова привела к осложнению отношений между его детьми, хотя, если уж говорить начистоту, виноват в этом был не он сам, а его замужние дочери, решившие воспользоваться удобным случаем для отчуждения части наследства у своих братьев. Сестринские претензии основывались на том, что чудак-отец указывал для каждой из них в рядной записи девяносто девять рублей и девяносто девять копеек приданого, передавая при этом значительные денежные суммы из рук в руки. Но то, что было передано с глазу на глаз, не подлежит официальному учету, так что сестры получили возможность выставить себя обделенными… Грустно, что жажда денег нередко оказывается сильнее родственных уз.

«1774‐го года, Августа 18 дня, в Государственной Юстиц-коллегии статский советник Прокопий Акинфиев Демидов сказал. 1) От роду ему шестьдесят четыре года; из дворян, потому что, когда дед его Никита Демидович в 1672 году, будучи кузнец в Туле, рачением своим достиг и умножил про армию Всероссийскую солдатского ружья, по одному рублю по восьмидесяти копеек фузею, яко и дешевою ценою; за что его, блаженной и вечной славы достойный памяти, Государь Император Петр Великий начал знать и жаловать, и в 1702‐м году пожаловал ему в Сибири железные заводы. 2) Но как Сибирь тогда была весьма малолюдна, то помянутый