– Кто ж без вашего спроса столь охраняемую популяцию испортил? – деликатно подколол Александрович.

– Негодяи испанцы. Не иначе берберских подпустили. Подлая месть за отобранную скалу.

– Что вы говорите?! Фи, серинадным апельсиникам. Я бы предпочёл всё ж хвостатую. Без обиды? Йес?

Донельзя довольный замутой и реноме мартышек, редкий визитёр победно откинулся на диване. Желая подморозить кайф важного гостя, Сергей Александрович мешкал с заменой осушенной фляжки.

Одновременно хитро заполнял люфтпаузу словами:

– Вспомнил! Однажды держал я в руках 5-пенсовую монетку. На одной её стороне сама королева Елизавета II. На другой узконосый красавчик магот. Чем не продвинутая компания по сомнительной теории натуралиста из ваших? Предлагаю опрокинуть за обоих отчеканенных. Но уже русской холодной водочки. Гуд?

Опять поплыл разговор как по пролитому оливковому маслу. И всё благодаря одарённости Александровича осёдлывать нужный случай. Именно такой был самим небом спущен ему сейчас. Кровь из носа, надобно завести фрахтовщика в узкий лабиринт чести да и оставить наедине с похмельной совестью.

Пусть-ка всё порушенное распорядится отладить, приварить, как для себя любимого. Значит, щепетильно к каждой железяке и не жмотясь.

Пока что пили за скабрёзно весёлое, мужское, припомненное, шутки ради, из растраченных по разному лет. Концевые традиционные вбросы кэпа: «за тех, кто в море», «стремянная» в двойниках смысла прокатились вовсе неощутимыми салазками.

Настала пора выпить за трёх китов, то есть за восстановительные работы после калечащих погрузок, вплоть до последней. Даже ударили по рукам, сойдясь в том, что под это подгонят первоклассных технарей из доков Кейптауна. Под джентльменское заверение, разумеется, протокольно выпили стоя, и не закусывая.

Пик славного сидения нуждался в бьющей на эффект точке, где все на равных. В цене лишь острота ума, жесты и сохранение лиц, не помраченных почти эскадренной дозой водки.

Элитные виски во фляжке?! Помилуйте, да то разминка пред серьёзным напитком.

Сэр силился блеснуть ярким спичем, прочно увязанным с благополучной доставкой дорогущего товара.

– Соу, соу, – тянул он, да ничего, к стыду, не рождалось.

(Отпускать шуточки, бросаться отточенными фразами – это вам не банкноты приумножать). Пришлось выводить его из тупика драматическим уверением.

– Обещаю: мы сломаем(!) этот рейс.

– Сломаем? – озадачился вовсе не симплицисимус[31].

– Именно так, сэр, заявляли волки императорского российского флота. «Сломаем!»

Надо полагать, страдая похмельем, несостоявшийся меткач-артиллерист припомнил свои недолёты в острых словцах, ничуть необязывающую застольную обещанку. Это заставило его выдавить нечто похожее на «эх, ма!». Запрещая себе стыд и раскаяние, бух – восстановительную рюмашку. Сразу беспощадно к себе принялся отсчитывать: ван, ту, фри и изображал приседание, боксёрскую стойку, стремительный хуг. Можно ли кодового лекарства нации чураться? Головная боль с кислым, вонючим потом кинулась опрометью на выход.

Оклемавшийся сэр почувствовал тугую пружину воли, нужную ясность в мозгах. Уже из душевой выкрикнул распоряжение по долгам чести. И снова испытал облегчение. Так-то со всем личностно-этическим было напрочь, сугубо по-миллионерски, покончено. С восстановившимся пиететом к себе он вправе пожить по намеченному первым пункту-причуде. Точно отоспавшимся в палатке свежим королевским пехотинцем с подсумком разрывных пуль дум-дум подался в любимую им савану. Там, по крайней мере, сумеет от всего отвлечься, стать самим собою. И Боже упаси по случаю исследовать «русские вопросы»! Хватило одного урока. Всё ж таки сумел сэр, по умственным прикидкам, накрыть общеинтересный парадокс. И какой! Приведём же его: «Как бы идиотски не управляли этим народом коммунисты-утописты, тот не провалится в тартарары, потому что много в нём здравых, многогранных людей. Вот и поразивший ровесник— капитан явно помнит родные имперские корни. На таких, всё, очевидно, там держится. Значит, когда-нибудь (страшно подумать!) они отыграются в историческом казино с процентами». По хозяйскому велению спешно отловленного молоденького гибралтарца в лепшем облике подпорченной породы на том же «фоккере» доставили. В духе бонтона, не без напора настойчивости, люди босса покорнейше просят живой презент принять. Несколько коробок с фруктами на прокормление по первости, к тому ж в придачу.

Уважая проявление джентльменства недавнего своего собутыльника, Ястребцев сдержанно колеблется и… соглашается.

Событие сугубо «белозерского» значения объявляют по судовой трансляции. Место передачи из рук в руки – просторная столовая команды. Все означенные в судовой роли мигом нарисовались, окромя вахтенного моториста, заменявшего собой автоматику, и матросика для бдения за местными любителями чего-нибудь стырить.

Загадочное существо мужского пола, видать, малость робело. Всё ж некий интерес к имеющим слабое сходство с его сородичами читался в пытливых глазёнках-бусинках.

Густо-бурая и жёлтая шерсть служила ему одеянием и даже обеспечивала причёской на манер Че Гевары. Грудка белая – природной манишкой. Шерсточка на брюшке отдавала голубизной. Симпатная мордочка более напоминала иную физию палубного салажёнка под лёгким хмельком. Свой пароходский пацан, уж не взыщите! Подумаешь, немного всё ж странен и с хвостом. А вы совсем нормальных-то видали?

Молчите! Молчите! Запальчивое ваше «да» ещё как вас подведёт. Наперёд взмокнете, ища заявленных совершеннейших людских особей.

Обоюдное рассматривание подначило морячин к улыбкам.

Многие невольно вместо слов заобращались к нему:

– Гы-гы, ий-ий, – и прочее из того же мусорного надсмехательства. Лишь бывалый боцман Володя Шошин, двинской крепыш, объяснился чисто человечески:

– Как звать-то тебя?

Магот, казалось, просёк до точности. Возложил передние лапы на головушку, будто страдает с большого будуна. Да так и замер.

– Ну, ясно. Кирюшей его звать!

Дружный хохот потряс столовую, заглушая подпалубный гул двух динамок, работающих в параллель. Находчиво окрещённый с артистичным достоинством распрямился. То ли подтвердил, то ли передразнил грустным комиком напрасно потешающихся: – Ы-ы-ы!

Исполнители воли босса, ни черташеньки не понимая по-русски, с уксусными улыбочками, заспешили к трапу. Тут в самый раз пресечь все возможные между своими недомолвки. Как бы давно решённое, капитан отчётливо донёс до умов: – Кирилл будет жить в моей каюте. Пользоваться моей защитой. Все претензии к обезьяну, рассматриваю я. Кто забудет эти несложности, пусть пеняет, что угораздило попасть на «Белозерск».

Заранее ясно: вопросов у матросов, мотористов и на уровнях АМУ, ЛВИМУ не возникло. Подействовал пудовый, настоящий авторитет участника центрового момента советской истории. (Лишь шизик бы нагадал, что оная одним днём, да ещё в белорусском лесу близ польской границы закончится).

Кто пережил, ходя старпомом, беспощадную войну на море был невозмутим. Чего за такой выдержкой только не стояло! В строку вплеталась и любовная Клио[32] с юной радисткой, всё той же войною проверенная.

Он, на уровне второго после Бога для команды, мог бы даже вообще промолчать. Большинство из наставляемых ходили с ним на пароходе