Издание работ Светланы Бойм в качестве теоретика-культуролога и медиахудожника представляет собой коллекцию остроумных критических зарисовок и богато иллюстрировано фотографиями ее работ.

Мы надеемся, что читатель, уже знакомый с научными трудами Светланы Бойм, откроет для себя новые грани ее таланта, а тот, кто впервые соприкоснется с ее творческим наследием, заинтересуется ее научными трудами, уже переведенными на русский язык.

Светлана Бойм и Наталия Стругач, 2007 год

Наталья Стругач. О Светлане Бойм (вступление переводчика)

Есть люди, одаренные особым талантом вдохновлять нас на творчество, на созидание. Встретить человека из этой высокой касты – большая удача, стать его другом – счастье. Светлана Бойм – профессор Гарварда, культуролог, славист, писатель, фотохудожник – была из разряда Вдохновляющих. Она подруга моего детства и юности. После общения с ней у меня возникало такое чувство, словно меня подпитали живительной энергией, легче думалось и дышалось.

Я всю свою жизнь прожила в Петербурге, в Петроградском районе, очень близко от той школы, где мы со Светой учились.

Как можно всю жизнь прожить в одном районе? Ходить по одним и тем же дорогам. Каждый год наблюдать, как появляются листья на старых деревьях, как расцветает знакомый с детства куст сирени. Все окружавшие тебя разъехались, разбежались, растворились в пространстве, а ты все ходишь по тем же каменным плитам, мимо тех же зданий и сквериков. Вот здесь ты случайно встретилась с Тем, на той скамеечке легко и навсегда рассталась с Этим. Вот по этой дороге ты всегда ходила в школу, потом водила по ней детей. И оставаясь постоянным хранителем места, волоча за собой шлейф времени, ты постепенно начинаешь понимать, что ушедшие и покинувшие тебя, те, с кем ты рассталась, казалось бы, навсегда, идут рядом с тобой, полупрозрачные в утреннем тумане, сидят на старых скамейках. Пока ты здесь, они с тобой.

Вот сад на Каменноостровском проспекте, сейчас это сад Низами, а в моем детстве – Рентгеновский садик. Здесь на скамейке под кустом сирени ждет меня моя любимая подруга Светлана. Ее уже нет среди живых, но и среди мертвых мне представить ее трудно. Похоже, до конца моих дней она останется со мной. Моя школьная подруга.

Сентябрь, пятый класс, на урок английского приходит новенькая девочка: очень худая, ручки-ножки – спички, темноволосая и черноглазая, рот большой, как у щелкунчика, а зубы белые. Мой антипод: я светлокожая, голубоглазая толстушка. Зовут меня Наташа Кычанова, друзья называют меня Кыча. Так называла меня Света, под этим именем я появляюсь в ее рассказах.

Итак, в классе появилась новенькая девочка. Первый урок английского языка. Ведет его моя любимая учительница, красавица Яна Ефимовна. Чем-то она Свете не понравилась. В конце урока кривит новенькая свой рот, сверкает черными глазами и говорит: «Я в этой группе не останусь, я к другой учительнице пойду, она лучшая, я узнала». Ничего себе заявление! Она выяснила, какой учитель лучше, это в одиннадцать-то лет. В общем, стала она ходить на английский к другому учителю, но по остальным предметам мы с ней в одном классе учились. Подружились уже после Нового года: шли вместе домой, остановились на перекрестке, у почты: ей направо, а мне налево, стали разговаривать и простояли целый час на морозе.

Так получилось, что мы в это время полностью замкнулись друг на друге: читали одни и те же книги, особенно любили Александра Дюма, даже играли в роман «Три мушкетера». У Светки была роль Миледи, я исполняла все остальные. Миледи была главная, я это главенство охотно признала. После уроков мы прятались в школьном туалете. Миледи гордо отворачивалась к окну, а я, изображая Атоса, указывала на три белых унитаза и говорила: «Вам здесь не нравится? Этот замок мой!» Потом туалет превращался в монастырь, где скрывалась госпожа Бонасье. Миледи подносила мне отравленное вино, я падала замертво на кафельный пол. На голове у меня был черный свитер, изображавший покрывало монашки. Играли мы, не замечая ничего вокруг. Не замечая и того, что бывшие мои подружки обиделись, что я совсем перестала с ними общаться. Из мести одна из них даже испортила мех на воротнике моего зимнего пальто. По этому поводу было расширенное классное собрание, где нас со Светкой обвинили в отрыве от коллектива. Не помню, чем это все закончилось, но для меня было большим открытием то, что не всем нравятся наши невинные забавы. До этого момента я пребывала в уверенности, что все в классе относятся ко мне хорошо.

Мы продолжили свои вдохновенные игры, а весной сами стали сочинять романы в стиле «плаща и шпаги». Писали их в школьных тетрадках. Сначала Светка, потом я. У Светки в ящиках письменного стола и портфеле царил полнейший беспорядок. Ее тетрадка с романом очень быстро стала рваной. Она этим гордилась: «Это словно мою книгу прочитали многие». Моя же тетрадка была отвратительно новая, поэтому я измяла ее сама, еще и супом залила. Мы давали друг другу читать свои произведения. Потом стали давать другим девочкам из нашего класса. С этого момента обиды на нас и ревность закончились. Творчество помирило нас.

Светка умела представлять самые простые вещи загадочными. До того как я первый раз побывала у нее дома, она мне рассказала про волшебную красную лампу на туалете, рыбацкую сеть на окне ее квартиры и тайный проход в ее доме. Лампа оказалась самой обычной, сеть – занавеской, правда, довольно оригинальной, а тайный ход – проходной парадной, которых полно в нашем Петроградском районе. После школы мы часто шли к ней играть. Родители ее приходили домой поздно. Светке оставляли бульон и отварную курицу, которыми она со мной делилась. Ела она медленно и как бы нехотя. Больше болтала, чем ела.

Весной мы играли в Рентгеновском садике на Кировском, ныне снова Каменноостровском проспекте. Садик соседствовал с институтом Рентгена и кафедрой радиологии. Позднее я узнала, что в 50-е годы лаборанты выливали радиоактивные отходы прямо в землю, возле садика. Потом пришлось снимать пятьдесят сантиметров грунта, чтобы в садике могли гулять люди. Может, какие-то очаги и остались. Не из детства ли наша ранняя онкология?

Светка очень любила розыгрыши и мистификации. Для этого был создан тайный союз «Черных мимоз», куда входили только мы двое. У нас был герб: круглая голова, сейчас так рисуют эмодзи-смайлики, и две скрещенные ветки мимозы. Был устав, мы вели хроники тайных