«Почему Олейников выступает с квартетом и где Казаков?» – подумал я в тот вечер, но спросить не решился. Не слышал еще, что Рома сгорел от рака за пapy месяцев. Илья очень ему помогал, маялся, что знает о болезни, а Казаков – нет. Эта ситуация зеркально повторится у нас с Илюшей…

Лёлик не раз признавался мне, что он актер, категорически не умеющий работать один. Поэтому для него смерть Ромы стала двойным ударом. Он потерял не только друга – партнера. И, вынужденный искать себе новое применение, оказался лидером квартета.

Я еще пересекался с лихой «четверкой» за кулисами, а потом уже встретился с одним Ильей на съемках фильма «Анекдоты» режиссера Виктора Титова. Мы обнялись, как старые приятели, хотя по-прежнему ничего друг о друге толком не знали.

У каждого из нас был пунктик: как бы проникнуть в кино. Илья комплексовал масштабнее: у эстрадного артиста шансов попасть в кадр куда меньше, чем у драматического. Тем не менее не снимали нас одинаково.

Мы любили кино больше, чем оно нас, и промучились этой неразделенной страстью почти всю жизнь.

Помимо Стржельчика, я похож на всех царей сразу, и в «Анекдотах» мне предложили роль царя: не то Николая Первого, не то Александра Первого – по количеству текста совершенно не принципиально, кого именно. А Илюша играл Максима Горького. Наличие усов, парика и соломенной шляпы создавало удивительное портретное сходство, которое мы обыгрывали впоследствии в «Городке».

В качестве сюжетной основы Титов использовал известные анекдоты про персонажей, которыми обычно бывает населен сумасшедший дом: Василия Ивановича и Петьку, Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина. Актерам, игравшим двоих последних, мы завидовали черной завистью: про них сочинили гораздо больше анекдотов, чем про царей и буревестника революции. В ту пopy о пролетарском классике гуляла одна байка, известная всем с начальных классов школы, когда Ленин говорит Горькому после поцелуя с таким «голубым» прищуром: «А вы, Алексей Максимович, не горький, вы сладкий, вы о-о-очень сладкий». На что Горький отвечает нечленораздельным междометием. Вот и вся Илюхина роль.

И он мне тоже завидовал – моя реплика в фильме была длиннее. Я произносил четыре строчки непонятного текста про Ленина на французском языке. Тирада заканчивалась веским русским определением «мудак».

«Ты первый артист в истории советского кино, в кадре сказавший ЭТО!» – восторженно восклицал Илья. Каюсь: да, именно я заложил не лучшую традицию в отечественном кинематографе, которая впоследствии стремительно набрала обороты.

Хотя слов в фильме у нас практически не было, режиссер требовал нашего постоянного присутствия на съемочной площадке. Приходилось то стоять, то сидеть на втором или третьем плане. Людей зачастую объединяет одно из двух чувств – любовь или ненависть. Так вот, наша дружба зародилась из жгучей неприязни к нашему месту в картине. Мы с Ильей, как два неудачника, держались друг друга: без конца болтали на перекурах.

Десятого июля, в мой день рождения, была обычная съемочная смена. Я принес в сумке водку и нехитрую закусь – словом, проставился. Но и Илья пришел с портфелем, где оказались водка и колбаса.

– А ты-то чего? – спросил я.

– У меня день рождения!

– Так и у меня тоже!

Илюша серьезно посмотрел на меня:

– Покажи паспорт.

Взял его и, как милиционер, долго изучал, глядя то на меня, то в документ. Он сверил даты, и тут выяснилось, что мы родились не просто в один день, а с разницей ровно в десять лет. Я – в 1957 году, он – в 1947-м.

– Ой, да ты еще и одессит! – воскликнул Илья. – А я из Кишинёва.

Расстояние между нашими городами – всего-то сто восемьдесят километров. Поморгал Илюша на меня своим тиком, и что-то у него с тех пор в голове отложилось. Про нас.

«Ну как это может быть, чтобы в один день? Это что-то да значит», – все время повторял Лёлик.

После окончания съемок «Анекдотов» мы стали встречаться, ходить друг к другу в гости. Илюша ездил в составе квартета по России, отсутствовал в Питере по две-три недели, привозил кучу всякого барахла и для себя, и на продажу. И мне тоже перепадало. В одном областном центре их повели на промтоварную базу, в другом – открыли доступ к загашникам универмага, в третьем – познакомили с завскладом… Поскольку у меня была машина, я встречал Илью и помогал перевозить нажитое непосильным трудом добро: от люстр до бензопил. То, что не влезало в машину (например, мотоцикл), помогал выгрузить.

В нашей стране в свободной продаже в ту пору не было ничего, любой товар считался дефицитом. Лёлик часто брал меня «в ночное», куда отправлялся за бензином к приятелям, работавшим на заправке: «Юрик, поехали!» И из четырех канистр две отдавал мне. Илюша делился связями, возил знакомиться к директорам магазинов и универмагов. Он поддерживал меня в то время.

Новый 1990 год мы встречали тесной компанией: Сережа из «четверки», я и Илюха. Все с женами. Собирались у Олейниковых. Последний дом на окраине Питера, дальше города нет. Двухкомнатная квартирка на тринадцатом этаже. В одной клетушке жил маленький Денис, в другой – Илюша и Ира. Комната Дениса одновременно служила библиотекой и гостиной. Стены, оклеенные темными обоями, Илюша собственноручно разукрасил от пола до потолка. Он всегда говорил, что не умеет рисовать, но в действительности делал это неплохо. Если присобачить к его абстракциям фамилию какого-нибудь маститого художника, думаю, творчество Лёлика прокатило бы. Еще у него было невероятное количество картин. Он привозил их отовсюду, руководствуясь при покупке интуицией и собственным вкусом.

Коллекция подобралась весьма причудливая, но стилистически единая: светлые, добрые и трогательные картины с деформированными, смешными, несчастными, странными людьми.

В их окружении мы и встречали Новый год. Выпив шампанского, стали валять дурака, предварительно распределив роли: я был Владиславом Стржельчиком, Серебрянский – Урмасом Оттом, а Илюша – Владимиром Молчановым. Два сверхпопулярных в то время интервьюера атаковали моего Стржельчика. Что мы творили! Это было невероятно скабрезно, пошло и очень смешно. Мы даже втроем залезли в ванну!

Женщины снимали наше безобразие на видео. Олейниковы накануне приобрели свою первую камеру «Хитачи» с огромными кассетами. Первого января