Такое уже видел Анатолий Александров, тогда ещё не юнкер. В феврале 1918 года, при «первых большевиках». Когда красные матросы ходили из дома в дом, выводили офицеров. Уже ушедших со службы, решивших, что навоевались досыта. И после краткого суда расстреливали в Царском саду, между дворцом и Петровской аллеей.

И ладно, если бы убивали только офицеров: то люди военные, смерть для них – часть профессии. А киевский митрополит Владимир чем провинился? А профессор Флоринский? А Иван Павлович Матченко, один из преподавателей Александрова в Киевском реальном училище? А директор 8-й киевской гимназии Йосип Яковлевич Павлович, которого расстреляли вместе с тремя его учениками? Они чем не угодили мировой революции?

Впрочем, бессмысленно задавать подобные вопросы. Всё слишком далеко зашло в этой войне всех против всех, в которую с таким восторженным озлоблением нырнула Россия.

А уж Александрову и вовсе размышлять не о чем. Юнкеров большевики ненавидели едва ли не больше, нежели «цветных» офицеров из добровольческих полков – всех этих дроздовцев, марковцев, корниловцев и алексеевцев. И с теми и с другими для красных было всё ясно изначально: добровольцы Белого движения. Костяк его. Пощады от большевиков они не ждали, да и сами не давали. Так что красные любых попавших в их плен «цветных» расстреливали сразу. И Александрову достаточно было всего лишь оказаться юнкером, чтобы последний его взгляд упал на выщербленную пулями стенку, что рядом с прямоугольным бассейном в парке на Максимовой даче.

В Гражданской войне таких «юнкеров россыпью» очень ценили командиры белых частей и подразделений – за высокий боевой дух, исполнительность и стойкость. Их бросали на самые опасные участки фронта, зная, что юнкера не побегут (хотя всякое бывало: война есть война). Но главное – что они не сдадутся. Смысла не было – всё равно расстреляют. Ибо красные их за те же качества ненавидели.

Впрочем, здесь начинается одна из первых загадок для исследователей, берущихся за анализ жизни Анатолия Александрова. Дело в том, что в замечательной и очень информативной книге «Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь», что создал сын учёного Пётр Анатольевич на основе семейных воспоминаний и личных интервью отца, о его юнкерстве ничего не говорится. Напротив, в эпизоде воспоминаний о Гражданской войне упоминается, что вместе со своим другом А.П. Александров «рядовыми солдатами… дошли до Крыма». [1, с. 15]

Однако, во-первых, о юнкерском прошлом будущего президента Академии наук СССР прямо говорится в его академической биографии [499]. Во-вторых, в белой армии, а до неё в императорской воинское звание юнкера присваивалось кандидатам на первый обер-офицерский чин, и такие военнослужащие занимали промежуточное положение между унтер- и обер-офицерами. В-третьих, дворянского сына – а отец Анатолия Александрова был личным дворянином, поднявшимся из мещан города Саратова, – да ещё к тому же с полным средним техническим образованием после законченного реального училища, едва ли могли направить в войска простым нижним чином. Наравне с, так сказать, рядовыми-необученными. Таким людям в той армии был положен как минимум статус вольноопределяющегося. То есть добровольца, которому после некоторой выслуги светил опять-таки чин юнкера или даже прапорщика – нижний офицерский чин.

Наконец, «рядовой-необученный» вряд ли заинтересовал бы особый отдел одной из красных армий в Крыму в ноябре 1920 года. Их просто слишком много было – таких. Регистрация – а следовательно, и пристальное внимание красных особистов с вполне вероятными далее карательными выводами на Максимовой даче – касалась офицеров, дворян и тех же юнкеров…

А вот у нижних чинов уцелеть перед большевиками шансы были. Один из офицеров, с которым Александров добирался до Севастополя, так и сказал: «Погоны свои выброси или лучше закопай. Обмундирован ты по-солдатски. В списках училищ тебя нет. Вот и забудь про юнкерство своё. Говори: мол, пришли, мобилизовали, в строй поставили, а сам рядовой-необученный…»

Этим советом пренебрегать не стоило. И когда ставшая совсем маленькой группа офицеров с двумя прибившимся к ним юнкерами, дойдя до Инкермана, узнала, что последний день эвакуации был вчера и вчера же, вскоре после полудня, Врангель со штабом ушёл на крейсере «Генерал Корнилов», не оставив в Севастополе регулярных частей белой армии, юнкер Александров решил последовать совету того штабс-капитана. Снял погоны и награды и закопал их под мостом через Чёрную речку. А документы свои сжёг. И винтовку выбросил. В шинели, которой к тому же сильно досталось на Ишуньских позициях и во время холодных ночёвок по пути к Севастополю, он мог сойти за солдата, потерявшего свою часть.

А почему бы и не потерять было? После боёв на Ишуньских позициях, куда их ослабленную большими потерями 13‐ю генерала Андгуладзе дивизию отвели с Турецкого вала и где её просто растоптали перешедшие через Сиваш большевики и махновцы, перепуталось всё и вся. Какие-то части сумели уйти в относительном порядке к побережью, где должна была пройти объявленная командующим Русской армией бароном Врангелем эвакуация. Кто-то смог даже уехать на поезде – тем более что красные сделали неожиданную днёвку и на плечах виснуть перестали. А вот юнкер Александров действительно полк свой, на Ишуни рассеянный, потерял. И далее к Севастополю двигался в составе сбившихся в группу офицеров из разных частей.

Дорога на юг пролегала через горы. А там окончательно разгулялись «зелёные» партизаны Крымской повстанческой армии под началом революционного матроса-анархиста Фомы Мокроусова. Говорили, что у того аж целым полком командовал бывший адъютант генерала Май-Маевского капитан Макаров. Александров видел его в августе 1919 года позади-слева от генерала, когда тот обходил свои войска в только что очищенном от петлюровцев Киеве. Потом поговаривали, что Макаров то ли с самого начала был красным шпионом, то ли вовремя перекинулся тайно к большевикам, снабжая их всеми оперативными и штабными сведениями по главной ударной силе белой армии.

Впрочем, теперь это было уже неважно.

Теперь всё было неважно. Кроме того, удастся ли им добраться до Севастополя. Уж больно всё вокруг было против них – десятка живых ещё кусочков мяса от распотрошённой армии. Попасться в руки махновцам означало быть повешенным: те всех офицеров вешали. К «зелёным» – расстрелянным. Попытаться раствориться среди гражданского населения Крыма – безнадёжно: здесь все всех знали, да и ревкомы уже полезли из подполья.

Разве что сдаться красным. Большевики всё же обещали амнистию, и слухи об этом ходили, как ни скрывал командующий Врангель. Двое из их группы на это решились. Сняли погоны и поплелись на север, буркнув отговаривающим лишь: «Будь что будет». Да где тех красных искать – скорее на «зелёных» напорешься…

Остальные в красную амнистию не