к Сталину и Молотову, он горячо возражал против этого пакта, в то время как Молотов выступал «за». Окончательно выйдя из себя, Литвинов стукнул кулаком по столу и предупредил своих оппонентов, что Гитлер ни за что не сдержит своего слова и в итоге все равно начнет войну с Россией. Сталин тут же потребовал его отставки, и Литвинов незамедлительно согласился»[6].
В большинстве книг и статей о Литвинове приводится другая версия, изложенная в книге З. Шейниса. Согласно ей, нарком утром 4 мая, еще ничего не зная, подъехал на служебной машине к зданию на Кузнецком и увидел, что оно оцеплено войсками НКВД. Он уже понимал, что случилось, и не удивился, когда вскоре в его кабинете появились Молотов, Маленков и Берия, сообщившие, что он освобожден от должности. Спустя некоторое время после ухода незваных гостей он уехал на дачу, в любимую Фирсановку. Там он застал тех же энкавэдэшников, двое из которых деловито вытаскивали из дома отключенный кабель правительственной связи. По городскому телефону Литвинов будто бы позвонил Берии и спросил, зачем нужна эта комедия с охраной. Конечно, наркома стерегли и раньше, но это были два человека в поездках и двое на даче – а тут целый взвод. Берия со смешком ответил: «Максим Максимович, вы себе цены не знаете. Вас охранять надо»[7].
Днем на дачу – опять-таки по версии З. Шейниса – приехали высокие чекистские чины, передавшие Литвинову приказ отправиться с ними обратно в Москву. То, какая из версий верна, мы обсудим позже, а пока скажем лишь, что с трех часов дня бывший нарком находился в здании на Кузнецком Мосту. Накануне Политбюро приняло еще одно постановление: «Поручить т.т. Берия (председатель), Маленкову, Деканозову и Чечулину навести порядок в аппарате НКИД, выяснить дефекты в его структуре, особенно в секретной его части, и ежедневно докладывать о результатах своей работы т.т. Молотову и Сталину»[8]. Названные товарищи уже в полдень явились в здание наркомата и по-хозяйски расположились в кабинете Литвинова. Выгнанные из кабинетов сотрудники толпились снаружи, дожидаясь вызова «на ковер». Ставленник Берии Георгий Деканозов накануне в рамках «укрепления кадров» был назначен заместителем наркома иностранных дел. Допрос служащих он, по словам начальника отдела печати Евгения Гнедина[9], «слушал молча, с глупо равнодушным и скучно угрожающим видом»[10].
Дипломат Алексей Рощин, работавший тогда начальником отдела НКИД, вспоминает, что активность при допросе проявлял один Берия, пытавшийся добиться от сотрудников признания в каких-либо преступлениях, но прежде всего – обличения Литвинова. Заметив это, экс-нарком держался настороженно, ожидая от подчиненных возможного подвоха, но в то же время пытаясь защитить их. Когда Берия напомнил Рощину, что тот был заместителем арестованного главного секретаря НКИД Гершельмана[11], Литвинов поспешил вмешаться: «Обращаясь к Берии, он пояснил, что я лишь формально был его заместителем как помощник Потемкина. Вмешательство Литвинова избавило меня от больших неприятностей»[12]. Своей должности Рощин все же лишился, но судьба других сотрудников оказалась еще печальнее. Секретаря Литвинова Павла Назарова[13] обвинили в шпионаже прямо на заседании комиссии, и уже вечером он был арестован. Логика была простой – он родился в Италии, где жили его родители-большевики, значит, работает на итальянскую разведку. Позже в блокноте Сталина нашлась запись, сделанная утром того же дня: «Назарова – арестовать (он скажет кое-что о Л.)». Это лишний раз доказывает, что аресты в НКИД планировались заранее, а их главной целью было добыть компромат на бывшего наркома.
Евгений Гнедин (Из открытых источников)
Гнедин, арестованный 10 мая, в мемуарах подробно рассказывал, как из него пытались выбить показания против Литвинова. Правда, уже к осени эта «работа» прекратилась, но сам Максим Максимович про это, естественно, не знал – и продолжал спать с пистолетом под подушкой. О причинах, по которым не состоялся «процесс Литвинова», будет сказано далее, но одной из них, безусловно, стала волна недоумения и недовольства, поднявшаяся во всем мире после отставки наркома. Его давняя подруга Александра Коллонтай, тогда полпред в Швеции, писала в своем дневнике: «Отставка Литвинова в такой решающий момент и при напряженности мировой политики… Это непонятно, загадочно. Где причина? Что стряслось в Москве? И все-таки должна себе признаться, что где-то в глубине моего сознания уже давно жило чувство, что Москва недовольна Максимом Максимовичем. Неуловимые симптомы, но эти симптомы имелись. <…> Стокгольм волнуется. У всех на устах имя Литвинова. Шведы, незнакомые, останавливают на улице наших сотрудников: что случилось в Москве? Почему ушел Литвинов?»[14]
Коллонтай справедливо пишет, что газеты разных стран не только «делают глупейшие умозаключения» о причинах отставки Литвинова, но и напоминают о его огромных заслугах в деле укрепления международной безопасности, о громких речах, произнесенных с трибуны Лиги Наций. Там с ним работали виднейшие европейские политики, и теперь один из них, бывший французский премьер Эдуар Эррио, заявил в прессе: «Ушел последний великий друг коллективной безопасности». С этими настроениями Сталин и его соратники были вынуждены считаться, предполагая, что Литвинов с его популярностью на Западе еще может оказаться полезным. Так и случилось – после начала Великой Отечественной войны бывший нарком был возвращен на дипломатическую службу, получив важнейший в то время пост посла в США[15]. Но уже через полтора года, когда «мавр сделал свое дело», его отозвали в Москву, а вскоре окончательно отправили на пенсию.
Последние годы Литвинова прошли в полуопале, не окончившейся и после его смерти. Сталин уже умер, Молотов лишился важных постов, но у Максима Максимовича появился новый недоброжелатель – бессменный министр иностранных дел позднего СССР Андрей Громыко. В свое время он сменил Литвинова в должности посла в Вашингтоне, хотя тот до этого выдал ему уничтожающую характеристику – «к дипломатической работе не годен». В своих публикациях времен перестройки З. Шейнис повествует, как Громыко и его подчиненные мешали ему писать и публиковать книгу о Литвинове. Личностью наркома его земляк, уроженец Белостока Шейнис увлекся еще в молодости, когда не раз видел Литвинова и общался с дипломатами его круга – Майским, Штейном[16] и другими. Начав работать над книгой, он познакомился с родными своего героя и множеством знавших его людей, собрав уникальные свидетельства – к несчастью, после его смерти в «лихие 90-е» все это пропало.
М. Литвинов и А. Коллонтай. 1937 г. (Из открытых источников)
В период «оттепели» статьи Шейниса о Литвинове появились в
