До 1904 года в Ростове не было суда, и два-три раза в неделю приходилось ездить в Таганрог. Вставал в семь утра, мчался на вокзал, полтора часа в пути, в Таганроге до пяти вечера, дома в семь, наскоро обед, прием клиентов, подготовка на завтра. На защиты ездил в Екатеринодар, Ставрополь, Армавир, Владикавказ, Мариуполь, Бердянск почти ежемесячно. Так проходили годы. Неудивительно, что я не посещал клубов, не играл в карты, не ходил в гости. Отдыхал летом за границей и в Кисловодске, куда ездил на Рождество и на Пасху.

Подорвал мое здоровье еврейский погром 1905 года, когда сожгли мой дом, разграбили и уничтожили все в нем находящееся[145]. Я лишился не только ценного большого имущества, но погибли любимые вещи, с которыми сжился, с которыми соединились воспоминания всей относительно долгой жизни. В один день моя большая семья и я остались только в том, что было на нас. Но особенно тяжелы были последствия, когда пришлось восстановить погибшие деловые документы и производства. Нападение на дом произошло вечером в мое отсутствие. Из дома увезли грабители кассу, которую нашли в степи разбитою. Там, кроме ценностей, лежали всякие договоры и прочее, и два домашних завещания, переданных мне для утверждения. Суды широко шли мне навстречу в ходатайствах «восстановления», но труд был тяжелый, и в связи с моим тогдашним настроением после пережитого погрома расстроилось здоровье. Мучительно работал 1906 год. Семью отправил в Брюссель, сам поселился в превосходном особняке приятеля, у которого сбежала жена. Мне было уютно, а главное, без труда имел кабинет, машинку и вообще расположился с большими удобствами. Должен отметить, что никогда до 1906 года и после этого года я не получил такого большого годового дохода. Дела и гонорары сыпались, точно судьба хотела вознаградить меня за большие материальные потери и возможно утешить. Я стал восстанавливать дом, ибо стены были целы, не погибли канализация и водопровод. Работа шла быстро, и осенью 1906 года жена и детки нашли свой прежний угол. С какой-то страстною настойчивостью я старался сделать в доме все так, как было, и во многом мне это удалось.

Лишь к концу 1907 года я закончил восстановление сгоревших дел, но сюрпризы по этому поводу получал еще долго. То мужик явится: «А как мое дело?» То письменно кто-либо просит сообщить, в каком положении его дело. Летом 1907 года я поехал в Берлин полечиться от перенесенного. Профессор Боас нашел, что я сильно переутомлен, нервы расшатаны донельзя, но организм здоровый, и посоветовал пожить в Швейцарии, пользоваться гидропатией и отдыхать. По его совету поехал в Энгельберг — на редкость прекрасное место, около снеговых гор, полчаса ходьбы до снега в июле. Я окреп, хорошо отдохнул, подкормился, выспался и возвратился для продолжения работы. Но все же 1905 год подорвал мой организм.

Так я работал еще двенадцать лет, когда решил поселиться в Кисловодске, где у меня были друзья и знакомые, так как более двадцати лет я имел там владение и считался местным жителем. Кисловодчане считали меня своим адвокатом и во время моих наездов со мной совещались по делам, а городское (маленькое) управление оказало мне честь приглашением на консультации по делам особо важным. Городок небольшой, Управление Вод (особый хозяин) забрало все доходные статьи, и городок влачил печальное существование. Мы боролись, писали, жаловались, отстаивая интересы города, на территории которого был нарзан, парки, курзал[146] и прочее. Но наши противники, Управление Вод и Владикавказская железная дорога[147], имели большое влияние в «сферах», и мы добивались малых успехов. Часто горожане просили меня пойти в гласные. Они не знали, что я бесправен, как еврей[148]. Но я ссылался на то, что нельзя быть гласным Кисловодска, живя в Ростове, но обещал отдаться городскому делу, «когда выйду в отставку».

Налетели события 1917 года. Временное правительство расширило права населения на участие в городском самоуправлении, а евреи получили полноправие[149]. Мои мечты начали сбываться. Меня выбрали гласным, и новая дума предложила мне баллотироваться в городские головы, но на совещании с моими друзьями (инженер Семенов, Нагорский, Тугаринов и другие) решили, чтобы я баллотировался в председатели думы, пока мы отвоюем у Владикавказской дороги и у Управления Вод захваченные земли, нарзан и прочие ценности и угодья, принадлежащие городу. Наша цель была создать курорт по образцу европейскому, и к этой цели мы направили все свои усилия.

Но в это время события в Петербурге и в Москве уже заставили многих крупных людей бежать к нам и в Кисловодск[150]. Стало тяжело жить, ибо город не был приспособлен принять столько людей. Большевиков в силе не было. Мы, конечно, не предполагали, что Россия идет к гибели, а думали, что смена власти поведет к временным затруднениям, в числе коих было отсутствие денег в местных маленьких отделениях крупных банков. Отделения Азовско-Донского, Азиатского[151] и других банков обслуживали летом публику и никаких торгово-банковых операций не производили. Случайно образовавшееся большое население в Кисловодске, имея на руках крупные банковские аккредитивы, переводы, текущие и другие счета, не могли получить рубля. Кассы были пусты. Положение стало критическим. Собралась дума. Я пригласил в думу живших в Кисловодске господ Нобеля, Давыдова, Ясного и других на совещание. Мы решили выпустить городские деньги, для чего под председательством господина Нобеля образовалась особая финансовая комиссия, которая занялась печатанием своеобразных ценностей[152]. К этому предприятию присоединился директор Государственного банка в Пятигорске, с которым мы выработали условия выпуска денег с возможными гарантиями.

В это время мы уже были оторваны от Москвы и Петербурга, но большевицкое нашествие нас еще не коснулось. Финансовая наша комиссия решила, что я стану во главе местного Азовско-Донского банка, где главным образом сосредоточилась наша деятельность по снабжению населения деньгами. Осуществили мы это следующим образом. Все отпечатанные деньги сдавались в отделение Государственного банка. Города Кисловодск и Пятигорск от имени городских управлений выдавали Государственному банку соответствующие вкладные листы и получали на эту сумму деньги для местных банков. Расчет был правильный. Если бы страна успокоилась, то банки, за счет коих мы выдали по их обязательствам городские деньги, выкупили бы эти обязательства и города Кисловодск и Пятигорск получили бы большую прибыль. Наши деньги вначале не принимались на базарах, но потом пошли в ход, и временно острая нужда в деньгах прекратилась. Я управлял банком, не имея доверенности, не зная, существует ли правление банка, но исхода другого не было. Открыли мы и кооператив для закупки хлеба и прочего. И это дело наладили. В кооперативе вначале председателем был господин Давыдов, а потом я.

Так