в человеке, подобии Бога» («Прибавление к
Трем принципам, § 3,4). Таким образом, противоположность есть источник всего, даже божественной жизни. Но откуда возникает борьба и раздвоение в человеке? Из влечения, страсти. Влечение есть потеря свободы и единства. Это влечение к чему-то, чего нет вблизи, по крайней мере для меня, что есть разве лишь как предмет представления, духовная сущность, простая схема или мысль, которая, однако, есть ничто. Но влечение именно хочет, чтобы оно было; оно недуховно, но материалистично; оно хочет иметь, владеть, наслаждаться. Пока я ничего не желаю, я нахожусь в состоянии мира, свободы и равенства, но я не имею также качеств, я ничто. Только во влечении я получаю свойства, становлюсь определенной сущностью — алчущей, жаждущей, женолюбивой, честолюбивой и корыстолюбивой самостью, чем-то, ибо во влечении я запечатлеваю в себе сначала воображением, а затем на деле свойства желаемого. Но именно потому, что влечение прикрепляет меня к чему-то, это смерть свободы и тождественного с ней блаженства и единства — источник всякой муки и страдания, всякой боязни и беспокойства. Влечение «пылко, огненно, жестко, горько, строго», так что оно имеет первичные свойства, свойства вечной природы, оно основа всякой сущности и жизни. «Влечение составляет сущность, а не волю», то есть дух.
«Но беспокойство (влечение) есть искатель покоя. Оно само себя делает своим собственным врагом. Оно влечется к стремлению свободы, к покою и тишине», то есть к «ничто как своему лекарству» (там же, § 18). Поэтому человек стремится из плена влечения снова к свободе, из борьбы страсти к покою и миру. «Как скоро ты допускаешь и берешь нечто в свое влечение, то это нечто уже есть одна вещь с тобой, ты обязан интересоваться ею как собственной сущностью. Если же ты ничего не принимаешь в свое влечение, ты свободен от всех вещей и в то же время господствуешь над всеми вещами, ибо ты ничего не имеешь в своем удовольствии и ты для всех вещей ничто, и все вещи для тебя также ничто» («О сверхчувственной жизни», § 9). Так! Кто ничего уже не желает, тот имеет все; его тихий, бесстрастный, индифферентный, неопределенный дух есть образ божественного ничто и всего. Таким образом, человек имеет в себе все тайны божества и принцип всех вещей. «Свойство влечения дает и делает темные сущности, а свойство свободного стремления создает светлые сущности, как металлы и все, что подобно им». Но к свету и тьме сводятся все вещи.
Рассмотренный в этом отделе предмет образует блестящий пункт теософии и психософии Бёме. Он — самый глубокий, бессознательный и необразованный психолог. Особенно то, что он говорит о сущности влечения, о муке страсти, о стремлении к свободе и тождестве духа, об аффекте свободы от аффектов, так же глубоко, как истинно, так же поэтично, как чарующе, потому что он чувствует то, что думает и говорит, потому что он черпает материал для своего изложения и изображения из источника всех страданий и радостей — из ощущения. Бёме является самым поучительным и в то же время самым интересным доказательством того, что тайны теологии и метафизики находят свое объяснение в психологии, что метафизика не что иное, как «эзотерическая психология», ибо все его метафизические и теософические определения и выражения имеют патологический и психологический смысл и происхождение. «Любовь, кротость, сострадание и терпение в надежде» — эти четыре человеческие добродетели, или аффекты, суть «четыре стихии Бога» («О шести пунктах», гл. 10), так сказать, психологические основные элементы божества. Ибо между ними нет ни борьбы, ни муки, ни стремления; это аффекты божественного равенства, единства и свободы. Напротив, «высокомерие, скупость, зависть и гнев или злоба» суть «четыре стихии дьявола, которые возникают из темной природы как из жестокости, горечи, боязни и огня», то есть психологические основные сущности, к которым сводится бытие и сущность этого грубого, злого, материального мира; ибо мир, каков он теперь, по крайней мере, обязан своим происхождением, как мы видим, злу, дьяволу. «Например, вода была раньше тонка подобно воздуху», не «так холодна и густа», как нынешняя вода, «которая смертельна, катится и течет» («Аврора», гл. 16). Лишь благодаря безжалостному холоду дьявола, лишь через психологическую «отрицательность» она стала холодной, тяжелой сущностью, как теперь.
Антропология Бёме представляет тот единственный пункт, из которого мы находим переход к Декарту. Впрочем, положение, занимаемое здесь Бёме, неправильно. Вернее всего поместить его в заключении тома, ибо он единственный немец и его школа образует оппозицию Гоббсу, Декарту, Спинозе и Лейбницу. Против отвлеченной, метафизической и идеалистической сущности этих философов она выдвинула сущность чувственности, правда лишь мистическим, фантастическим образом. Так, она оспаривала «простоту» души, следовательно, и Бога, ибо Он представляет лишь понятие, выведенное и отвлеченное от души. «Эмпирическая психология, — говорит Вольф, — дает естественной теологии свои принципы» (1847). Именно подобно тому, как Декарт исходит от себя, в себе находит принцип философии, так Бёме исходит от себя, делает себя «своей собственной книгой, которая есть я сам», то есть человека основой своего вымысла и мышления. Но сознание природы неотделимо от самосознания. Поэтому как Декарт из себя бросает взгляд на мир, ищет науку в себе и в великой книге природы, так и Бёме. Он говорит о себе: «Я имею учителя, которым является вся природа» («Аврора», гл. 22, § 11). Выражение это, как многое другое у Бёме, напоминает о Парацельсе, который также говорил: «Одна природа — наша наставница».
Ф. Энгельс называл Бёме «предвестником грядущих философов», в начале своей творческой деятельности именуя его также «темной, но глубокой душой» [48, с. 265]. К. Маркс и Энгельс использовали термин Бёме «мука (Qual) материи», обозначая его посредством стремление, жизненный дух, напряжение. Это слово употреблялось ими для конкретизации измышленного ими принципа «самодвижения материи» [49, т. 2, с. 142].
Своим предтечей его полагали выдающийся мыслитель Ф. Ницше, предвосхитивший своим интеллектуальным творчеством философские моды XX в., а также один из первооткрывателей «философии бессознательного» Э. фон Гартман. Заслуги Бёме высоко ценили нобелевский лауреат по литературе, французский мыслитель А. Бергсон, классик современной философии М. Хайдеггер и выдающийся протестантский теолог П. Тиллих.
Идеи Бёме в России. В Россию идеи Бёме начали проникать с XVII в. Стартовой временной точкой популяризации мыслей и идей знаменитого немца «из сапожников» можно полагать трагический момент, когда в Москву приехал последователь мыслителя К. Кульман в 1680-х гг. — на заре восхождения к вершине власти будущего императора Петра I. Показательно то, что в 1672 г. вышла работа Кульмана «Новоодухотворенный Бёме» («Neubegeisterter Bõehme»), в которой автор пытался соединить 150 высказываний Бёме с идеями его
