меня и мысль о Долорес: жалюзи в ее окне были почему-то не опущены. Еще через день принесли приглашение на обед к Менгсу. Я поехал, чтобы распрощаться, намереваясь покинуть сей злополучный город. Но в два часа пополудни, когда я был около Менгсова дома, ко мне подошла какая-то подозрительная личность и произнесла:
– Вы тот самый иностранец, который живет возле кофейни на улице Крус? Так вот, будьте осторожнее, алькальд[247] Месса и его альгвасилы[248] уже следят за вами.
От этих слов меня бросило в дрожь.
– Благодарю за предупреждение, но мне нечего бояться. Кстати, кто вы такой?
– Альгвасил. Нам известно, что вы держите у себя запрещенное оружие. Кроме того, алькальд знает о некоторых обстоятельствах, дающих ему право арестовать вас и заключить в тюрьму до окончания судебного разбирательства.
При этих последних словах я побледнел, и заметивший сие альгвасил сказал:
– Не страшитесь, если вы невиновны. Но постарайтесь извлечь пользу из моего предупреждения.
– Вы достойный человек. Возьмите этот дублон.
Он перекрестился монетой и спрятал ее в карман. Слова его были истинной правдой – кроме кинжала и карманных пистолетов, я имел и другое оружие: шпагу и карабин, которые прятал у себя в комнате под ковром. Я вернулся домой, чтобы избавиться от этих предметов, и поспешил отнести их к Менгсу, где мог чувствовать себя в безопасности. Менгс приютил меня на ночь, сговорившись, впрочем, чтобы я искал себе для следующего дня другое убежище, поскольку он не хочет быть скомпрометированным.
– К тому же, – присовокупил он, – если вам действительно не в чем упрекнуть себя, кроме как в хранении запрещенного оружия, вы можете пренебречь советом альгвасила – каждый хозяин в своем доме и волен держать там даже пушки.
– Я убежден, что предупреждение соответствует истине, и прошу вашей помощи только потому, что мне не хочется проводить ночь в тюрьме. Но касательно оружия вы правы, его можно было оставить дома…
– Да и самому почему бы не остаться?
В эту минуту явился хозяин моей квартиры и объявил, что алькальд Месса с дюжиной альгвасилов пришли обыскать мои комнаты. Перед уходом они опечатали двери и забрали моего пажа. Кроме того, им уже известно, что я нахожусь у кавалера Менгса. Читатель может представить себе непреоборимый ужас, овладевший мною при этих словах. Я забросал хозяина вопросами об алькальде и его людях. Он отвечал, что в моих вещах не нашли ничего подозрительного. Сохраняя осторожность, я спросил его, чем вызваны действия правосудия, уж не из-за какого-либо преступления, совершившегося в городе, и не заходила ли полиция в другие дома. Менгс советовал ехать к графу Аранде и жаловаться ему на алькальда, арестовавшего моего пажа. Видя, что он интересуется слугой и не заботится обо мне, я ответил ему с некоторым раздражением:
– Сей паж – доносчик. Уверен, что именно он сообщил полиции о спрятанном оружии. Кроме него, никто об этом ничего не знал.
Ночь я провел у Менгса. В восемь часов утра он вошел ко мне в комнату вместе с офицером, и этот последний сказал:
– Вы – кавалер Казанова. Соблаговолите следовать за мной в кордегардию[249] Буэн-Ретиро.
– Положительно отказываюсь.
– Сударь, мне запрещено прибегать к силе, так как сей дом есть собственность Его Величества. Но предупреждаю, что по истечении часа господин кавалер Менгс получит приказание выдворить вас, и тогда вы будете препровождены под стражей в тюрьму. Поэтому советую незамедлительно следовать за мной.
– У меня нет ни малейшей возможности сопротивляться, и я подчиняюсь. Прошу только разрешения написать два-три письма.
– Мне невозможно ждать вас, тем более из-за писем. У вас будет время заняться этим в тюрьме.
Одновременно офицер, внешность которого, впрочем, была вполне благопристойной, потребовал у меня запрещенное оружие, не найденное алькальдом. Я отдал его и, распрощавшись с Менгсом, казавшимся крайне смущенным, сел в экипаж.
Я был привезен в тюрьму Буэн-Ретиро, бывший королевский замок. Филипп V часто проводил там пост вместе со своим семейством. Меня отвели в общую залу на нижнем этаже, и пытка началась. Я буквально задыхался в тяжелом воздухе, спертом от присутствия сорока узников, охранявшихся двадцатью солдатами. Обстановка состояла из четырех-пяти походных кроватей и нескольких скамеек. Не было ни столов, ни стульев. Я дал одному солдату экю с просьбой принести перья и бумагу. Он с улыбкой взял монету и уже не возвращался. Другие солдаты, у которых я справлялся о нем, смеялись мне прямо в лицо. Среди товарищей по несчастью я встретил своего пажа и с горечью стал упрекать его, но в ответ он клялся, что ни в чем не повинен.
В толпе я также узнал некоего кавалера удачи по имени Мараззани, который часто являлся ко мне обедать и которому я никогда не отказывал в сей милости. Он сообщил, что уже находится здесь два дня и будто бы предчувствие подсказало ему, что мы непременно должны встретиться.
– Но в чем же вы провинились? – спросил он в конце своей тирады.
– Я хотел бы узнать это от вас.
– Вам ничего не известно! Значит, мы с вами в одинаковом положении. Через неделю нас отвезут в какую-нибудь крепость и заставят работать на короля.
– Надеюсь, они не выносят приговора, не выслушав подсудимого.
– Ошибаетесь. Завтра алькальд явится допросить вас и запишет все ваши ответы. Так, по крайней мере, поступили со мной. Они спрашивали, каковы мои средства к существованию, и я ответил, что живу у своих друзей в ожидании, пока меня примут на службу в гвардию Его Величества. На это последовал ответ, что Его Величество даже без моей просьбы даст мне место, где я смогу служить ему. Кажется, я уже получил такое место.
Гнев мой угас, и у меня едва достало сил броситься на соседнюю постель, но через четверть часа я был изгнан оттуда нашествием насекомых. Мараззани снова подошел ко мне и сказал:
– У вас плотный кошелек, а я совсем пуст и уже два дня живу на одном хлебе и чесноке. Когда вам захочется спросить обед, возьмите меня в компанию, этим вы сделаете доброе дело. За деньги солдаты принесут нам все необходимое.
– Я никому не дам ни единого гроша. Меня и так уже обокрали.
Некоторое время Мараззани протестовал против такой недоверчивости, но все вокруг только смеялись над ним. Потом подошел мой паж и стал просить денег, жалуясь, что умирает от голода. Я ответил сему пройдохе, что он больше не служит у меня и поэтому