Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
ее наследие российскому читателю[109].
Для Симоны странничество было условием существования (Испания, Великобритания, Америка). Это боль, которую нужно осилить, вытерпеть. Поношения и усмешки, которые нужно преодолеть. Гонения и претерпения – условия утверждения подвига любого юродивого Христа ради.
Мы помним, что в русской православной традиции есть почитаемая Ксения Петербургская – «странница». Невозможно не откликнуться здесь на статью Петра Епифанова о переодевании подвижниц в мужские костюмы, использовании мужских имен и «воинского языка». Святая блаженная мать Ксения называла себя Андреем Федоровичем и одевалась в мужской военный сюртук около 30 лет. Так и родители Вейль называли дочь «Симоном», и она часто подписывала записки: «Ваш почтительный сын».
Симона Адольфина Вейль родилась в Париже в 1909 году в еврейской семье. Насыщенное интеллектуальное детство позволяет ей поступить на отделение философии в лицее Виктор Дюрюи и заниматься в классе Рене ле Сенна. Его выступления заложили ценностный фундамент философских исследований Симоны. Философия ценностей и морали стала стержнем ее размышлений на многие годы. Изучение социологии Э. Дюркгейма пробудило в С. Вейль интерес к социальным отношениям и политике. Она усиленно штудирует К. Маркса и параллельно ходит на собрания христианского кружка. Идеи справедливости и воздаяния всю жизнь будут предметом интеллектуальных и трудовых поисков Симоны.
Всю свою жизнь Симона хранила девство. Близким и знакомым при мысли о ней это казалось естественным. Из письма Симоны Вейль отцу Перрену мы узнаем, что целомудрию она покорилась в 16 лет: «Это понятие открылось мне в созерцании горного пейзажа и постепенно овладевало мной неотвратимо»[110]. Но Симона пытливо спрашивала: «Христиане ни разу не объяснили, почему целомудрие (особенно девство) имеет духовное значение»[111].
В лицее Генриха IV ее преподавателем и наставником становится Эмиль Шартье, известный под псевдонимом Ален (1868–1951). Он прививал ученикам почтение к трудам Платона, Декарта, Канта. В изложении Алена древние мыслители представали как герои воли. Вдохновенная Симона включается в общественно-политическую деятельность, которую не оставит до конца жизни.
В 1928 году Симона Вейль была принята на философский факультет Эколь Нормаль. Среди многочисленных политических организаций, куда она входила, были Лига прав человека с антивоенной позицией, межсиндикальная группа «без различия направлений, включая коммунистов»[112], кружок демократических коммунистов, куда в свое время вступил Ж. Батай. Ее страсть и решительность дали о себе знать вполне. Она участвовала в пацифистских акциях, в гражданской войне в Испании, многочисленных манифестациях, в походах шахтеров, делала доклады об угрозе фашизма. После «хрустальной ночи» в Германии, когда были убиты более 90 евреев, 3500 отправлены в концентрационные лагеря, разгромлено 267 синагог, Симона написала «Размышления по итогам», где публично отреклась от пацифизма.
Ее политические взгляды продолжали развиваться: «Стоит мне подумать о том, что великие вожди большевиков ставили себе целью создание свободного рабочего класса и при этом никто из них, ни Троцкий, ни даже Ленин ни разу не заглянули на завод и, следовательно, не имели ни малейшего понятия о реальных условиях, от которых для рабочих зависит вопрос о рабстве или свободе, как политика представляется мне какой-то зловещей издевкой»[113].
Симона металась. Коленопреклонение в Храме или благое время работы на винограднике было для нее духовным трудом. Она описывала уборку винограда: «Я прочитывала “Отче наш” каждый день перед работой и часто повторяла ее в винограднике»[114]. Молитва стала ежедневной практикой: «Первые слова молитвы исторгают мысль из тела, перенося ее в место вне пространства, где нет ни перспективы, ни точки обзора». Подобный опыт молитвы описан Симоной, когда про Слово она говорит: «Слово Любви, держащей нас в своих объятьях»[115], – из письма к Ж. Буне от 12 мая 1942 года. Вопрос о крещении вставал перед Симоной не раз в жизни. Она давала на него свой ответ, что креститься для нее – значит стать неискренней.
Уборка винограда с молитвой «Отче наш» или работа на заводе – все это Симона делала вдумчиво и намеренно. Всем вокруг стал известен трудовой подвиг Симоны, девушки из семьи с постоянным материальным достатком. Он был воспринят как эксперимент, протест, жест. 4 декабря 1934 года Симона поступает резальщицей на завод акционерного общества «Альстон». 2 января 1935 года родители уже отправляют ее на лечение в швейцарский санаторий. 25 февраля 1935 года она возвращается на завод, заметив с печалью о перипетиях своей жизни: «Опустошение доводит меня до того, что я забываю истинные причины моего пребывания на заводе».
5 апреля 1935 года С. Вейль уволена. 11 апреля 1935 года принята на завод «Карно», 7 мая уволена. 6 июня 1935 года поступает фрезеровщицей на завод «Рено», о котором пишет: «Главное, в чем здесь дело, – не страдание, но унижение, чувство, что личное достоинство, то, как оно выработано обществом, разбито, надо выковать новое»[116].
Симона говорит, что на заводе она «перемешалась с безымянной массой». Произошли обезличивание и потеря имени, только предъявлялся пропуск на проходной. Но всякая потеря связана с приобретением нового опыта. Симона пишет отцу Перрену от 14 мая 1942 года: «Несчастье других вошло мне в плоть и в душу».
Заработанные деньги она передавала нуждающимся. Так, отправляя письма, газеты, книги, посылки и деньги «дорогому другу» в лагерь Джельфа, она оправдывалась в этом поступке: «Когда у меня бывает сколько-нибудь денег, я ни в коем случае не считаю эти деньги своей собственностью… Посылая их, я не ощущаю, будто их отдаю. Они просто переходят из моих рук в руки кого-то другого, кому они нужнее»[117].
Само понятие труда у Симоны неоднозначное. С одной стороны, она называет труд «повседневной смертью», так как вся жизнь рабочего становится придатком к орудию труда. Смерть и труд – предметы не выбора, но необходимости. Труд требует смирения и согласия на то, что он обременит и заполнит всю жизнь, распорядок дня и мероприятия будут зависеть от рабочего дня.
Но, с другой стороны, Симона уверена, что все другие виды деятельности стоят ниже физического труда. Физический труд в правильно выстроенном обществе должен находиться в центре духовной жизни. В труде брезжит рассвет цивилизации, ведь исторические формы физического труда носили «рабский характер», как, например, в древней Греции или Риме. Но за рассветом повиновения наступит день свободы.
В труде Симона Вейль усматривает добродетель послушания, источник созидающих человека обязанностей. Это своего рода «добровольное согласие на смерть»[118]. В книге «Личность и священное» Симона определяет физический труд как «соприкосновение с реальностью, истиной, красотой этого мира и с вечной мудростью, лежащей в основе устройства»[119].
На уровне телесных ощущений мы познаем боль, красоту, порядок. Человек, чьи руки болят от труда, по Симоне Вейль, подчинен материи. Нужда бедняков, усталость, недостаток культуры не дают им увидеть, что физический
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
