– И что?

– Когда он утром пришёл, сказала, чтоб чужих дядек больше не приводил.

– И?

– Больше не приводил, но все равно пил.

– Тебя не обижал?

– Нет.

«Не хватало, чтобы дети переживали из-за чужого дядьки, в счастье поверила», – судила я себя. На душе было прескверно от стыда перед матерью и детьми. Из магазина Виктор заявился с виноватым видом и душком. Мы закрылись в своей комнате.

– Спасибо, Витя, за всё хорошее, – начала я тяжёлый разговор. – Ты или сорвался, или продолжаешь, уже не скрываясь. Почему пьёшь, не знаю – виноватой быть не хочу. И я, и дети, мы привыкнуть к тебе успели, принять, как родного. И, тем не менее, прошу уйти. Мы не совсем отошли ещё от развода – ни к чему нам новые стрессы. Прости и не обижайся. Мы не дети. Мужчина только для постели мне не нужен. Хочу чувствовать себя с ним надёжно. Хочу знать, что могу на него положиться. Это не жизнь, когда попадаешь в больницу и мучаешься: где он, как он, что натворил?

– Прости, больше такое не повторится, – прозвучало грустно, – я тоже к вам привык. Мне без вас будет плохо.

– Не верю.

– А ты поверь. Ведь держался три года! Сам удивляюсь.

Во мне боролось два чувства: недоверие и страх потери. Он попытался обнять – я молча отвела руку. Открылась дверь и вошла удивлённая Аля.

– Доча, дядя Витя прощение просит, – уныло вылетело у меня, – как думаешь? Простить?

– А вы точно больше не будете пить? – по-детски спросила она.

– Постараюсь, Аля, – улыбнулся он.

– Мам, давай поверим.

– Ну, давай. Тогда Юре в армию ничего не сообщим.

Вечерами он по-прежнему встречал меня у автобуса, по-прежнему в выходные вставал и готовил завтраки, чтобы дать возможность отоспаться, но доля недоверчивой грустинки, лизнувшая наши отношения, отравляла их прежнюю искристость и естественность.

Через месяц он вновь сорвался. Вечером не пришёл вовремя, и я собралась уже искать его у сестры, как в дверь позвонила соседка и сказала, что в снегу возле дома лежит человек, похожий на Виктора. Первая мысль была: «Обморозится», – и, натянув пальто, я выскочила на улицу. Не отзываясь, он лежал на спине без признаков жизни. Рядом проходил какой-то мужчина, он помог его поднять, и мы с трудом заволокли его в квартиру.

Наутро попросила уйти. Расставание не было лёгким – забытые боль и тревога заговорили, но я умела уже «властвовать собой».

Юра отслужил год, в одном из писем обрадовал нас, что поздней осенью приедет на недельную побывку. Мы встретили его на автобусной остановке и втроём, возбуждённые и счастливые, месили тронутый водой снег. Аля сообщила, что «дядя Витя больше с нами не живёт».

– Не живёт и не живёт. Лишь бы вам хорошо жилось, без переживаний, – не расстроился он.

– Ну да, – согласилась я, и в это время большая ладонь в чёрной кожаной перчатке легла ему на плечо. Оглянулись – Виктор.

– О! – растерялся, но быстро овладел собою Юра. – Здравствуй, дядя Витя! – и они пожали друг другу руки.

– Какой ты – в шинели… Возмужал!

Я с Алей ушли вперёд, Юра с Виктором, беседуя о службе, приотстали.

– Слушай, скажи матери, чтоб она меня простила. Пропаду я без неё, совсем сопьюсь, – попросил Виктор Юру, когда уже пора было расходиться.

И солдат мой рассмеялся:

– Скажешь тоже, дядя Витя! Разве я могу приказывать матери? Пусть сама решает.

– Можно – я вечером приду?

– Приходите. Мы всегда рады гостям, – пригласил он.

Мы зашли в квартиру, и Юра, как Гаев из «Вишнёвого сада», готов был целовать стены, гладить мебель, знакомые с детства предметы.

– Как у нас хорошо, уютно – так соскучился! Только в разлуке понимаешь цену родному дому.

Я, словно художник, гордилась своим творением. Юра был красив, умён, хорошо воспитан.

– Езус Мария, как он вырос! – всплеснула мама, не сумев скрыть слёзы радости. – Не всем в армии отпуск дают – только тем, кто заслуживает, гордись, Тоня. Признайся, Юрочка – тяжело?

– Тяжело, бабуля, было только первое время – без привычки.

– Как кормят?

– Разве по мне не видно? Я похож на дистрофика?

– Да нет, даже поправился.

– Только каши надоедают, а так – жить можно.

Она радовалась за внуков, но жалела, что Изиного младшенького, Костю, не оставили в учебке. После бабушки Юра отправился по друзьям, а мы с Алей – домой. Вечером пришёл Виктор, и мы на радостях вновь его простили.

Юра погостил недельку и уехал.

Виктор томился зимой от безделья.

– Надоело плавать – всё лето без семьи. Лучше на завод устроиться – как думаешь?

– Хорошо думаю.

– В цехе, где делают капролактам, – вредное производство. Там можно быстро получить квартиру.

– Обязательно во вредный цех устраиваться?

– Да не так уж и вредно. Получу квартиру – уволюсь.

– Квартира – это хорошо. Прописать тебя не могу: квартиру между детьми разделить должна. Валентин из-за этого и отказался от неё.

И Виктор устроился на завод. Месяца два всё было хорошо, пока однажды на заводе не устроили грандиозную попойку. С того времени я и узнала, что он лечился от алкоголизма, но лечение не помогло. Отношения наши теплились ещё полгода. Прожив четыре года, мы рассталась, и я твёрдо решила не испытывать больше судьбу.

Квартиру Виктор получил, даже женился, но был зверски убит на рыбалке.

Тяжба с властью

1987 год. По распоряжению высшего начальства было решено расширить за счёт школы помещение санчасти, что находилось в другой половине того же барачного здания. Школа превращалась в консультационный пункт, учителей сокращали – меня тоже. Оставляли троих, в том числе и Валентина. Отработать 23 года в «зэкии», состариться и остаться без работы? В 50 (до пенсии всего пять) с подорванным здоровьем начинать в детской школе, от которой отвыкла? На душе ничего, кроме растерянности перед неизвестностью: отдавать себя работе, как в юности, я уже не могла.

Выживать предстояло в одиночку – я лихорадочно искала работу. Две симпатичные дамы в райОНО по-чиновничьи равнодушно улыбнулись: «Без работы не оставим. В пятидесятую школу, что рядом с вами, требуются словесники». От услышанного мурашки по коже: в библиотеке той школы работала Анна Н!.. По мне прошел ток: «Они что – издеваются?» – и с милыми дамочками начинаю войну. По законам того времени, я, как сокращенец, имела право настаивать на прежней зарплате, потому от детской школы сразу же отказалась: дать повышение зарплаты она не могла. «Если в вечерних школах, чью специфику хорошо