Валерий Николаевич Катомин, как обычно, не ошибся. Николай Никитович Мишин действительно был гений. С общением с этим замечательных человеком у меня связано много занятных и памятных эпизодов моей жизни. А рассказать сейчас хочу один, имеющий некоторое отношение к инженерному бизнесу, способу мышления и модели взаимоотношений между людьми.

В 1990 году я доучивался в Московском автомеханическом институте и вместе со своим другом и сокурсником трудился в автосервисе у Валерия Николаевича. Автосервис был небольшим, на два поста. А поскольку Валерий Николаевич имел опыт работы за рубежом и, следовательно, немалый опыт общения с иномарками, то мы их безжалостно чинили, что по тем временам было большой экзотикой. То есть народ в основном ковырялся в «Москвичах»-«Жигулях», а открывать капот иностранного чудовища мало кто решался. Тогда заглянуть в мотор «Мерседеса» было примерно тем же, что залезть в кишки космического корабля. Побаивался попервоначалу у нас народ слова «иномарка». Мы не побаивались – под чутким и отважным руководством Валерия Николаевича, – поэтому приобретали бесценный опыт намного быстрее, чем наши будущие конкуренты.

В какой-то момент к нам обратились очень колоритные ребята из города Екатеринбурга. Они, в общем-то, были всё ещё спортсмены, мастера и чемпионы по силовым видам спорта, но в силу сложившихся вокруг общественно-политическо-экономических условий решили считаться бандитами, что, в принципе, у них начинало получаться. Тем не менее пока ещё профессиональной деформации личности у этих парней не произошло – они были приветливы, веселы и ездили на автомобиле «Ауди-100» в сорок третьем кузове – тогда это называлось «сигара».

«Ауди-сотка» – это было тогда очень круто, просто без меры круто… Но с эксплуатацией этого суперпрестижного автомобиля у «спортобандитов» возникли некоторые проблемы. В частности, у них захрустел наружный шарнир равных угловых скоростей. В цивилизованных странах это лечится просто заменой узла, то есть шарнир выбрасывается на помойку и устанавливается новый.

Но в тот исторический период изоляция СССР от остального мира была, мягко говоря, сильно ощутима. И с доступностью запасных частей дело обстояло даже не как на необитаемом острове, а в точности как на Луне. То есть никаких запчастей нет в принципе. Чини как хочешь… Но чинить-то надо!

Чинить помогали начальные инженерные знания, огромная техническая эрудиция и бесстрашие нашего шефа плюс малая толика нашей бесшабашной безответственности. Важным слагаемым успеха была ещё полная доступность высококлассных технических специалистов, наличие работающих предприятий с богатым набором оборудования, а ещё – специфический крестьянско-общинно-советский менталитет. Если молодой инженер или студент обращался к старшим товарищам за помощью, подсказкой, информацией, то в помощи не отказывали, денег за совет не просили – про коммерческую тайну, авторское право, монетизацию знаний никто не слышал и не задумывался. Это была «Страна Советов, а не баранов». Конец цитаты. Брать деньги общественно одобрялось только за нечто материальное. Знаниями делились бесплатно.

Ещё стоит вспомнить, что тогда всяких мерзостей типа «Закона о защите прав потребителей», сутяжничества и прочей тому подобной гнили не было. То есть сделал – молодец, не сделал – не молодец. Отношения с заказчиками были крайне простые и понятные.

Так вот. Придумыванием способа ремонта без использования запчастей ШРУСа «Ауди-сотки» занимался непосредственно я. Подумал: раз эта железяка хрустит оттого, что в ней очень большие зазоры, нехило было бы эти зазоры уменьшить. А как можно уменьшить зазоры? Башка четверокурсника – она довольно несложная. Как-как? Взять железяку, которая закалена поверхностно с помощью ТВЧ только по нагруженным контактным поверхностям, и ахнуть её в объёмную закалку. Её как-то поведёт, как-то скрючит – глядишь, она термически усядется. Ну, узел собрать потом будет тяжело, но зазоры если первое время и будут, то проявляться не смогут – из-за того, что монтажные зазоры по многим поверхностям перейдут в натяги. Сейчас звучит дико – намеренно подвергнуть узел термической деформации – но в той реальности это мне казалось крутым ноу-хау.

Решение наглое, но могло сработать. Отдали на завод опытных конструкций «гранату», её там объёмно закалили. Собрал я её героически… Всё случилось так, как я и предполагал, то есть из-за термических поводок она каким-то образом деформировалась и болтаться ещё хотела, но уже не могла. Радостный, я ставил её на автомобиль, Саша Семёнов, мой замечательный напарник, затягивал центральную гайку ШРУСа и фирменным движением – последним рывком, плечом и корпусом – на последние полградуса решил её дотянуть. А дотягивать гайки Саша умеет насмерть. Его сухая жилистая фигура позволяет затянуть так, что потом ударный пневмогайковёрт намучается откручивать. Вот Саша сделал свой фирменный рывок плечом – и порвал шлицевой вал ШРУСа. Оторвал его от корпуса «гранаты». Просто порвал его пополам, как Тузик грелку!

Мёртвая тишина. Немая сцена. Мысль: «Ну, блин, попали! Сейчас нам ветераны спорта и юниоры бандитского движения башку-то отобьют…» Огорчённый – а необходимость обостряет разум, – я вспомнил, что есть у нас такой дядя Коля Мишин, и если уж беда стряслась, давай-ка мы рванём к нему. Разобрал быстро, схватил железяку, поехал к дяде Коле, показал ему… Дядя Коля на это всё посмотрел, сказал: «Ладно. Ты давай-ка езжай, а я тут подумаю».

«Дядя Коля» – это мы между собой так его называли, а обращались к нему исключительно «Николай Никитич». Ему было чуть за пятьдесят. Спокойный, улыбчивый, неторопливый. Станок, на котором он работал, – краснопролетарский, 1К62 – стоял в подсобном помещении под односкатной крышей, в этом помещении вечно было темно, на полу всегда была вода, и потому работал Николай Никитич, положив себе под ноги какой-нибудь деревянный поддон, в калошах или резиновых сапогах – по обстоятельствам… Была у Николая Никитовича полочка с любимыми книжками: «Справочник молодого токаря», «Справочник молодого слесаря», «Справочник молодого сварщика» – все книжки неновые, прилично зачитанные. Пользоваться справочной литературой дядя Коля никогда не стеснялся и ещё говаривал, что не знаком ему пока ни один инженер, который бы знал наизусть всё, что доходчиво и подробно изложено в этих книжках 1950-х годов издания.

Как и у многих мастеров эпохи развитого социализма, у Николая Никитича был «священный час» – это час домино после обеда. В этот момент, с каким бы срочным делом ты ни приехал, сиди в сторонке и не отвлекай. Пусть весь мир подождёт – МУЖИКИ играют в домино.