В такое-то время, в 1817 и 1819 годах, здесь мог познакомиться со многими своими двоюродными дядями, тетками и другими родственниками юный Пушкин. А с некоторыми из них поддерживал знакомство и позже, в 1820-х и 1830-х годах.

Ганнибаловская вотчина – псковские владения «арапа Петра Великого» Абрама Петровича Ганнибала, его детей и внуков. Все, что видел, слышал, узнал здесь Пушкин, люди, с которыми здесь встречался, не были забыты поэтом, оставили особый след и в его творчестве.

Год 1817

Впервые в Михайловском

«Вышед из Лицея, я почти тотчас уехал в Псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч…» Так начал Пушкин дневниковую запись, сделанную в Михайловском позднее, 19 ноября 1824 года (обрывок листа с этим текстом случайно сохранился, когда поэт после декабрьских событий 1825 года уничтожал все свои записки).

Свидетельство об окончании Лицея Пушкин получил 9 июня 1817 года, 3 июля подал прошение в Коллегию иностранных дел, куда был зачислен на службу, о предоставлении ему отпуска для выезда в Псковскую губернию по домашним делам, 8-го получил соответствующий «пашпорт» и на следующий день был уже в дороге.

Первый месяц свободы после шестилетнего затворничества, проведенный юным поэтом в столице, был радостным, веселым. Сбросив лицейский мундир и форменную фуражку, сменив их на модный черный фрак с нескошенными фалдами и широкополую шляпу à la Bolivar, Пушкин с головой окунулся в шумную, пеструю столичную жизнь. Он был бодр, жизнерадостен, жаждал все новых и новых впечатлений.

Когда Сергей Львович и Надежда Осиповна с Ольгой и Львом собрались на лето в Михайловское, он не отказался ехать с ними.

Деревня. Неяркая природа средней полосы России – ржаные поля, сосновые и березовые рощи по холмам, тихая речка среди заливных лугов… Пушкин не видел всего этого с того уже далекого предлицейского времени, когда вся семья каждое лето проводила в подмосковном бабушкином сельце Захарове. Он не забыл своих первых деревенских впечатлений. Но это были детские впечатления.

Теперь же в деревню ехал уже не ребенок, и деревня, куда он ехал, была особенная – та самая ганнибаловская вотчина, о которой много слышал.

Ехали трактом на Гатчину, Лугу, Порхов, Бежаницы, Новоржев. Это был самый удобный и короткий путь. Тракт имел важное военно-стратегическое значение и потому содержался лучше другого, которым также пользовались, – от Луги на Псков, Остров, Опочку.

По-видимому, в дороге родились шуточные стихи:

Есть в России город Луга

Петербургского округа;

Хуже не было б сего

Городишки на примете,

Если б не было на свете

Новоржева моего.

Есть основание относить эти стихи именно к первому знакомству поэта и с Лугой, где останавливались на почтовой станции, и с Новоржевом, столь же неказистым заштатным городишком, ближайшим к Михайловскому (потому он – «мой»). Написанные в духе эпиграмм юного Пушкина, стихи могли быть в не дошедшем до нас его письме из Михайловского кому-то из друзей.

Немалый путь – 430 верст – занял почти трое суток.

Михайловское встретило Пушкина во всей прелести своего июльского наряда. Все вокруг цвело и благоухало.

Усадьба оказалась скромной, но уютной, хорошо спланированной. Посреди – круглый зеленый газон, обрамленный кустами сирени. За ним, у самого края холма, – небольшой одноэтажный, обшитый тесом господский дом с открытым крыльцом и высокой тесовой крышей. По обе его стороны в тени старых лип и кленов симметрично поставлены были два таких же обшитых тесом и с высокой тесовой кровлей флигелька – банька и кухня. В ряд с кухней выстроились еще два хозяйственного назначения флигеля размером побольше. За ними раскинулся обширный фруктовый сад. За банькой – крутой спуск к Сороти.

Неширокая река петляла в низких ярко-изумрудных берегах. А за нею расстилались до самого горизонта просторы заливных лугов и полосатых нив, с разбросанными кое-где кучками одинаковых крестьянских изб. На горизонте маячили силуэты крылатых мельниц. Два озера – довольно большое Кучане и совсем маленькое Маленец, соединенные лентой реки, – делали картину особенно живописной.

Невысокий забор отделял усадьбу от парка. Он был в основном еловый, тенистый, незаметно переходивший в светлую сосновую рощу. Широкая въездная еловая аллея делила его пополам. В центре левой половины стояла немудреная открытая беседка, к ней радиусами сходились аллейки – липовые, березовые, кленовые… Украшением парка служили цветники, небольшие насыпные горки со скамеечками – парковые «парнасы», пруды – большой в глубине и маленькие возле самой усадьбы. Через один из них был перекинут легкий горбатый мостик, от другого начиналась и шла вдоль границы усадьбы парадная аллея удивительно красивых стройных лип. В начале и в конце ее деревья расступались, образуя небольшие естественные беседки.

Навстречу приезжим высыпала многочисленная михайловская дворня.

Пушкин особенно был рад встрече с бабушкой Марией Алексеевной и няней Ариной Родионовной, которых не видел ровно шесть лет. Можно себе представить, как рады были они увидеть своего любимца, ставшего крепким веселым юношей, сколько было радостных и восхищенных восклицаний!

«Добрейшая наша бабушка Мария Алексеевна»

Бабушке Марии Алексеевне принадлежит в жизни Пушкина заметное место, а знаем мы о ней очень мало[43]. Это была, несомненно, женщина незаурядная.

Она родилась 20 января 1745 года в семье Алексея Федоровича Пушкина и Сарры Юрьевны, урожденной Ржевской.

А. Ф. Пушкин, выпущенный из Шляхетского кадетского корпуса в Тверской драгунский полк, в 1730-х годах участвовал «во всех Турских кампаниях и акциях». В 1746 году по болезни вышел в отставку с чином капитана и жил в своих тамбовских имениях, чаще всего в селе Покровском, в 22 верстах от города Липецка. Какое-то время был тамбовским воеводой. С. Ю. Ржевская, как и муж, происходила из древнего боярского рода. Ее отец Юрий Алексеевич пользовался особым расположением царя Петра I, который даже бывал у него в гостях, несколько лет исправлял должность нижегородского вице-губернатора. Ржевские состояли в родстве с знатнейшими фамилиями, часто встречающимися на страницах истории России, – Салтыковыми, Чернышевыми, Воронцовыми, Бутурлиными, Квашниными-Самариными…

Почти ничего не известно о ранних годах Марии Алексеевны, ее жизни в семье, ее воспитании. Были у нее братья Юрий и Михаил, сестры Екатерина и Надежда. Сыновей отец определил в военные учебные заведения, и они дослужились до подполковничьего чина. Дочери, как в большинстве провинциальных дворянских семей, получили домашнее воспитание, но, судя по всему, были для своего времени