– Сам видел! Зачем скрывала? Если знала?! Ты не любишь себя! И нас тоже!

Он мстил за безразличие к себе и потому вне себя кричал от распиравшей обиды.

– Юрочка, успокойся. Ещё ничего неизвестно, а ты так говоришь… Всё будет хорошо. Мы разберёмся с отцом.

– Всё началось сразу же, как ты уехала, – сказал он уже спокойнее. Нервы улеглись, прозрачные горошины, так долго сдерживаемые, выкатились из-под опущенных ресниц и медленно заструились по щекам. Словно сердясь за свою слабость, он смахнул их украдкой. Я обняла его, физически чувствуя его боль. – Пока Алёнка была дома, он ещё держался. Варил иногда… ночевать приходил. Поздно, но приходил. Утром сварит что-нибудь, и на целый день исчезает. Я что – маленький? Не понимаю? Это Алёнка не понимает, а я-то понимаю! А потом, когда её в лагерь отправил, совсем перестал бывать.

– Может, с мужиками пьёт?

– Не-ет, не пьёт! – вскочил он, истерично крича. – Я видел! До трёх часов не спал. На подоконнике сидел – сторожил. Он на нашей машине её развозит!

– Может, ты ошибся?

– Не ошибся! Ты скрыть хочешь! Ты знала! Зачем молчала? Зачем?! – бескомпромиссно выплёскивал он зло за измену отца, в чьей любви к себе не сомневался. – Я ждал тебя, так ждал, так крепился! Не хочу с ним жить! Я экзамены хорошо сдал! Для вас старался, чтоб обрадовать! А ему безразлично. Какой он после этого отец!? Я хотел приятное сделать, а он? Почему она разъезжает на нашей машине? Она наша – не её!

«Живя с верой в любви к себе, он внезапно открыл, что любви нет. Рухнула вера в любовь, а с нею – и авторитет родителей. Надо спасать мальчишку – его душу, отношение к людям», – лихорадочно плясали мысли.

– Он променял нас! Прогони его!

– Он и сам, Юрочка, уйдёт. Мы с тобой теперь вместе. Поддержим друг друга. Потом из лагеря Алёнушку возьмём. Главное, последний экзамен сдать, и ты – студент!

– Я так боюсь, что не сдам, – горько признался он и заплакал. – В голову ничего не лезет, и сил уже никаких не осталось.

– Пойдём покушаешь, и мы вместе начнём учить. И сдашь хорошо – вот увидишь. А кто эта женщина, если ты так уверен?

– А то ты не знаешь!

– Нет, сынок, не знаю.

– Ну, – АннаН.!

– Не может быть! – опешила я.

– Я сам видел! И не раз. Они даже мимо меня проезжали, но сделали вид, что не заметили.

«Значит, всё-таки она. Хорошо, что точка над «и» поставлена. Давно бы! А я сомневалась». Видя невроз Юры, я держалась – оздоровительный дух курорта ещё не совсем выветрился. Он читал, лёжа на диване, я подносила ему кофе, упрашивала что-то пожевать, с грустью про себя отмечая, как он слаб. «Напряжение было слишком длительным, испытание слишком безжалостным – не всякому взрослому под силу!» Мы были одни в большой квартире, которую терпеливо ждали семь лет. Юра уснул – я не сомкнула глаз. Тревога и ноющее чувство не отступали. Наутро он уезжал на последний экзамен.

– Юрочка, ты когда приедешь? Может, мне к Алёнушке съездить? – прощаясь, попросила я у него разрешения.

– Не знаю. Как сдам, так и приеду.

– Не обидишься, если к твоему приезду вернуться не успею?

– Я же буду знать, где ты.

После бессонной ночи и всего, что навалилось, я была, как простейшая одноклеточная. «Нельзя к Але в таком состоянии – только расстрою. Надо прилечь, может, усну?» Но уснуть не получилось. Уйти… подальше из квартиры – к Але, к людям!..

Под стук колёс электрички душа изнывала от томительного беспокойства. Вспоминался курортный знакомый. «Ему отдыхать ещё долго. Напишу и выплачусь – легче будет».

Электричка дрожит – буквы пляшут. Танцующие буквы выплёскивают лирику: «Помню чёрные брови и жгучие глаза, держала себя в «тисках» и теперь жалею – приехала к разбитому корыту». Я знала, что письмо не отправлю, и писала… писала… облегчая душу, делясь болью.

Конечная остановка. Вышла. Спросила про лагерь – никто не знал. Все ответы сводились к одному: пионерских лагерей в этих местах не было и нет. Одна женщина, видя моё отчаяние, выдала:

– Тута пионерских лагерей отродясь не бывало, в Повалихе они.

– А я где – не в Повалихе?

– Не-е, вы в Поспелихе. Повалиха – север, Поспелиха – юг.

Обе деревни на «П» и звучали одинаково – из-за невроза перепутала. «Что делать? Ехать к ней завтра? Хватит ли сил на завтра?» Пока ожидала состав, надумала ехать сегодня.

Аля стояла у ворот с каким-то растерянным и грустным видом. Шлёпки на ногах болтались, косички были заплетены неаккуратно, платьице помято, а чёрные глазки – вопросительно-ищущие…

– Ты почему плачешь? А папа с Юрой где?

– Плачу? От радости это, – прижала я её. – Соскучилась. Папа уехал по делам, Юра – на экзамен, я – сюда. Тебе здесь нравится?

– Девчонки в группе все такие взрослые, не интересно мне с ними.

– Может, домой поедешь?

– Две недели как-нибудь пробуду.

– Смотри. А то поедем?

– Нет, там сейчас все разъехались – поиграть не с кем. Я с девчонками из другой группы познакомилась, с ними играю.

Мы бродили в тишине сосновых деревьев. Она знакомила меня с лагерем – я удивлялась, что недалеко от Барнаула есть такие чудные места. Но идиллия эта лишь усиливала бурю и отчаяние души, а выхода я не видела…

Домой приехала поздно. Открыла – тихо. «Юрочка!» – ответа не последовало. Прошла в дальнюю комнату – Юра, красный, в беспамятстве, лежал на диване. Приложила руку – горит. «Не выдержал… Господи, не забирай у меня сына! Пожалей!..» Я металась по квартире, не зная, что предпринять. Побежала за помощью к бывшим соседям – совершенно выскочило из головы, что по дороге к ним находится пункт скорой помощи.

Врач разбудил больного выстукиваниями и выщупываниями. Юра бессильно смотрел мутным взглядом и на все вопросы, не открывая рта, мычал. Не найдя, от чего у больного могла подняться температура, врач оставил «сигнальный лист», посоветовав давать обильное питьё, а наутро вызвать домашнего врача. Поликлиника открывалась в восемь утра. Несмотря на вторую бессонную ночь, я к этому часу была уже там. Главврач и участковый ничего не нашли и потребовали пригласить врача «скорой» – после дежурства он, к счастью, домой ещё не уехал. Три врача не понимали причину тяжёлого состояния – диагноз не находился.

– От небольшого покраснения горла такого быть не должно, – сомневался главврач.

– А я думаю, нельзя исключить менингит, – настаивал врач «скорой».

Услышав слово «менингит», я осмелилась рассказать, какую