– А что директор – у него квартир нет!

– Если он начнёт давить на райОНО, те – на жилотдел, глядишь – колесо и закрутится. Везде так делается! Тормошить надо, требовать!

Квартирный вопрос не волновал Валентина – я нервничала и становилась всё более раздражительной. Нацеленный одно время на семью, он вновь, словно невидимка, на весь день терялся. Дети на летних каникулах бывали в пионерских лагерях, условия для супружеского счастья были, казалось, идеальные, но – не тут-то было!

Наступало первое июля – день рождения Али и традиционное фотографирование семьёй. Иза просила взять «в компанию» и её семью. В час, когда у неё на работе был обеденный перерыв, мы собрались в фотостудии. После вспышки на вечность отношения наши с Валентином походили уже на холодец.

От горьких мыслей несколько отвлекал ремонт. В один из знойных дней мы планировали съездить в лагерь и отдохнуть с детьми. Вечером после субботней баньки с «чайничком» Валентин быстро захрапел – утром, когда я возилась на кухне, ещё нежился. Услышала стук входной двери и вышла из кухни.

– Ты куда? – успела я крикнуть ему вдогонку.

– Я скоро, – донеслось снизу.

Подождала. Не дождалась и отправилась к его родителям. Мать сидела с женщинами в соседнем дворике. Увидела меня, поднялась и прошла к дому.

– Валентина? – удивилась она. – Нет, и не было. Да и машина в гараже вон.

– Странно… Где же его носит?

Юра

Аля

На школьной доске почёта. Барнаул. 1978

– Ты жена, а спрашиваешь.

– Дверь хлопнула, вышла – его нет. Мне что – крик поднимать было?

– Ну, не знаю…

– Ни меня, ни детей не любит – это же ясно!

– Да нет, не ясно. Мужчины, бывает, и семью любят, и погулять хотят.

– Я на это не согласна.

Поплелась на огород – там его тоже не оказалось. От щемящего душу одиночества потянулась на автобусную остановку – к детям в лагерь. И меня застолбило: «Спросят, где отец – что скажу?» Боясь, что у детей рухнут нравственные ориентиры и что вместо радости принесу им горе, развернулась, мучаясь, что нельзя скрывать до бесконечности… С чувством, будто на шее петля, шла я по вымершему от жары посёлку, не глядя по сторонам и боясь встреч со знакомыми. Крики и шум проезжавшего мотоцикла с люлькой заставили оглянуться.

– Она это! Поезжай дальше! – пьяно требовал кто-то, и залп женского смеха заглушил последующие слова.

Пьяные компании вызывали у меня неприязнь – я отвернулась. Мотоцикл заехал за угол и остановился.

Сёстры с семьями. Нижний ряд справа налево: Валентин, Антонина, Алла, Изольда, Борис, верхний ряд: Константин, Юрий, Игорь. Барнаул. 1981

– Ты что, Адольфовна? Расстроилась из-за Степаныча? – столкнулась я лицом к лицу с соседкой.

– А что? – насторожилась я, вытирая глаза.

– Да вон его на мотоцикле еле тёпленького повезли и – библиотекарша с ним!

– С кем?

– Не видела? Они ж мимо тебя проехали!

– Где?

– Да вон мотоцикл стоит! И Степаныч твой в голубой рубашке… никак из люльки выбраться не может – видишь?

Я близоруко всматривалась… Смеясь, мужчина и несколько женщин помогали выбираться Валентину из люльки. С ужасом и стыдом наблюдая сцену, думала о позоре: завуча колонийской школы наблюдали во всей красе! Хотелось наброситься, накричать, но слёзы брызнули, и я заторопилась домой.

«Сон, всё прячется… – вспомнилось опять. – Больше не буду с ним спать – противно! А счастье было так возможно… Не было оно возможно, права была Виктория Игнатьевна – раньше надо было это понять!

Раньше? Я и сейчас ещё не созрела для развода… Надо выбираться из квартиры, где всё о нём напоминает, пережить в новой будет легче».

В следующую поездку в жилотдел потребовала Валентина взять с собой и меня.

В кабинете высокого начальника пришлось выслушать мораль о «нетерпеливости очередников, в том числе и некоторых учителей, долженствующих, казалось бы, быть образцом для других, но…»

И я не сдержалась. Рыдалось от обиды за мораль о «нетерпеливых очередниках», за несостоявшуюся жизнь; за детей, которым по жизни, как и мне, придётся шагать незащищёнными; что в старой квартире от воспоминаний сойду с ума; что, слабая по натуре, должна быть сильной; что надо уметь, по словам матери, «не показывать виду, как тебе больно»; «что жизнь – простокваша, и в ней больше кислого, чем сладкого». Все эти «от…, что…, за…» хлынули разом, и я задохнулась. Тогда не умела ещё того, чему научилась к пятидесяти – быть сильной.

Я вышла – Валентин остался в кабинете. Хотелось быть подальше от чужих глаз, но, не будучи уверена, что он приедет домой, стояла за дверью, украдкой вытирала глаза и глушила рыдания.

– Пошли, – вышел он, – перестань – стыдно.

– Чем закончилось? – проскулила я.

– Да хватит – успокойся, будет квартира!

Мы вышли, но «успокоиться» не получалось – всю дорогу так и слезилась.

– Трёхкомнатную дают, – сообщил он вечером.

– Там трёхкомнатных – три сорта: очень большие, средние и совсем маленькие. Можно посмотреть?

Квартира оказалась малогабаритной – чуть больше нашей двухкомнатной «хрущёвки». Перспектива размена ко времени, когда подрастут дети, отпадала, и я взбеленилась:

– Чем такую, лучше никакую! В жилотделе поставят галочку, и другой нам уже никогда не получить! Неужели не заслужили большую?

– Скажи спасибо, что такую дают.

– Не скажу.

Решительный разговор с директором ничего не дал – квартиры были «уже все распределены». Но, видно, высшие силы всё же существуют. И они были на моей стороне.

За неделю до заселения я плелась из магазина, слушая музыку зернистого под ногами снега. Навстречу шло двое импозантных мужчин. В сравнении с ними я выглядела золушкой, потому опустила голову и свернула с дороги.

– Здравствуйте, Адольфовна! – и я вздрогнула. – Нехорошо… Нехорошо не признавать! И это вместо благодарности?

Я растерянно молчала.

– Да вы, я смотрю, и в самом деле меня не узнаёте?

Объяснять, что из-за близорукости не могу их признать, было стыдно. Отделалась шаблонным: «Простите, не припомню».

– А я запомнил вас, горько плачущую – так жалко было!

«Неужели из жилотдела? – догадалась я. – Как выразить недовольство?» Чувствуя замешательство, он сам пришёл мне на помощь:

– Ну, как – смотрели квартиру? Нравится?

– Извините, не сразу узнала. Квартиру смотрели, но… я разочарована.

– Почему? – живо отреагировал он.

– Почти такая же, как и наша. Ну, на три-четыре квадратных метра, может, и больше. Стоило ли из-за такого