– Ведёшь себя, будто я в чём-то перед тобой провинилась.

– Может, и провинилась – здесь мужчин много и все молодые.

– Специально «уесть» пытаешься? Устроил каторгу, а теперь ещё и Бог знает что «балабонишь»! Проведал, называется…

Я была, как взрывная бочка, и не взорвалась только багодаря танцу «Чунга-Чанга», подготовка к которому был отдушиной и для меня, и для детей. Особенно много времени уходило на приготовление экзотических костюмов. Растения диких джунглей имитировали листья из зелёных тряпок, цветных и однотонных. С детьми вырезала и нанизывала их на нитку. «Юбочки» из больших листьев привязывала вокруг талии, «блузочки» из листьев поменьше – вокруг шеи, из совсем маленьких «листьев» готовили «ожерелья» на запястья и ступни. Чалмой наматывала на головы выцветшие скатерти и флаги, втыкала в них ковыль, что собирался на опушке леса, и настоящие папуасы в день прощания, итоговом концерте сезона, удивили и приглашённых, и детей. Единственно светлое воспоминание сезона, танец занял первое место, и это привело в восторг детей.

Приехали мы с Алей – дома никого. Заявились наши мужчины только к вечеру.

Пионерский лагерь «Чайка». Алтай. Нижний ряд: третья справа Аля Стремякова, в центре – А. А. Шнайдер-Стремякова. 1977

– Как, сынок, отдохнул? – бросилась я к Юре.

– Не очень – скучал, – прозвучало грустно.

– Вот видишь! – вскинулась я в полуобороте к Валентину, но вовремя остановилась – понимала: упрёки при детях сыграют во вред.

А высказать хотелось многое…

К отдыху на Обском водохранилище Валентин готовился серьёзно. Надувные матрасы у нас уже были, оставалось купить палатку. И купил. Не нашу, советскую («не баран тебе чихнул!»), а импортную – дорогую, польскую! Когда у моря раскинули её, ахнули от восторга – большая, красивая, из двух отделений! Стены ярко-синие; окна, двери и крыша ярко-оранжевые; спальное отделение (на случай дождя) с прорезиненным дном; «гостевая» – без дна, зато просторная.

Первый день обустраивались – окопали землю вокруг палатки, нарвали травы в «гостевую», приготовили очаг. Недалеко отдыхала молодая супружеская пара из Новосибирска, мы сдружились. Они съездили домой, привезли душицы и ещё какие-то лечебные травы, так что отдых получился целебным по полной программе.

Дети плавали и загорали, в том числе на прорезиненных матрацах в тихо мерцавшей и игравшей на солнце воде, катались на лодке соседа, наблюдали рыбачьи парусники. Я нежилась и расслаблялась, Валентин скучал.

Через две недели подул холодный северный ветер (в здешних краях «сйверко») – пришлось согласиться с доводами уехать. Вечером, тесно прижавшись друг к другу, мы наблюдали, как трудно приходится рыбакам во время «сиверка». Парус пригибало к волнам, и Аля со страхом кричала:

– Лодка перевернётся – утонут!

– Не утонут, – успокаивал Валентин, – они привычные.

– Откуда ты, пап, знаешь?

– Отец мой много рыбачил. Это мужественные и закалённые люди.

Парус ложился на воду, и тогда казалось: лодки вот-вот опрокинутся. Вытанцовывая, рыбаки переваливались на другой бок и выправляли её. С трудом гребли на середину реки – к месту, где можно было плыть по течению. Выбирались – парус выправлялся, и мы облегчённо вздыхали.

Наутро снялись «с якоря» и отправились домой. К нашему приезду вызрели на огороде витамины: огурцы, помидоры, даже дыни – лакомимся… Начинаю заниматься заготовками – мариную огурцы, помидоры, консервирую всевозможные салаты, грибы.

Эльвира

Из города к нам часто наезжала всё ещё незамужняя Эльвира.

Бывшая на год моложе Жени, что успела родить уже двоих, младшая сестра была полной противоположностью старшей. Домоседка Эльвира выделяться не любила – Женя, напротив, везде и всегда была на виду. Когда срочно надо было помочь по дому, у Жени возникали «неотложные» дела в школе или её из дому выманивали подружки.

В девятом классе Эльвире понравился женатый красавец. Она заикнулась было рассказать об этом матери, но мать к исповеди дочери всерьёз не отнеслись, и она замкнулась.

После десятого класса Эльвира попросилась в Барнаул. Борис помог ей устроиться в заводскую лабораторию и выхлопотал в общежитии комнату на двоих. Она сдала экзамены в химико-технологический техникум и вскоре перевелась на вечернее отделение. Зарплата позволяла красиво одеваться, сестра превратилась в элегантную и очень заметную девушку. Парни начали ею интересоваться, но к их вниманию Эльвира была абсолютно равнодушна. Слишком серьёзно относившаяся к жизни, людям и любви, моя младшая сестра боялась ярлыка «гулящей» и никакого кокетничания себе не позволяла.

Как только родители въехали в свою квартиру, мать принялась зудить отца с Борей, что хорошо бы ещё и для детей вступить в кооператив. Затея удалась, и Эльвира из общежития переехала вскоре в однокомнатную квартиру в одном доме с родителями, к ним поднималась она, по настоянию матери, на обеды.

Женя с Володей, случайно попадавшие на такие обеды, постоянно подтрунивали над сестрой, отпускали в её адрес шпильки, высмеивали жизненные принципы – не задумывались, что больно ранят романтичную натуру. У младшей в такие минуты начинались головные боли, она уходила и всё более замыкалась в себе.

Мои дети боготворили Эльвиру. Заслышав в коридоре её голос, они радостно выбегали навстречу – приезды тёти превращались для них в праздники.

– Ну, как вы тут? Какие у вас новости? – улыбалась она, опускалась на диван и вынимала из редикюля какие-нибудь пустяковые гостинцы, которым они безумно радовались.

– Живём, растём, учимся, работаем, – скороговоркой отвечала я и, оставшись с нею наедине, интересовалась, – ну, а ты как? Замуж не собираешься?

– Замуж? Навряд ли это когда-нибудь случится, – грустно отзывалась она.

Я начинала жужжать, чтоб эти мысли в голове не держала, потому как «всякая тварь для пары родится».

– За кого попало не хочу, а подходящих нет: то пьют, то гуляют, – и призналась, что в юном возрасте была серьёзно влюблена во взрослого красивого мужчину, теперь всё ищет на него похожего и не находит.

– Ты его себе придумала!

– Может быть, но мне никто не нравится. Знаешь, мне он часто снится. Я, наверное, однолюбка.

Эльвиру, любовь которой затерялась и никак не отыскивалась, я жалела: было ей уже 29. Одиночество дочери волновало и родителей, тем более, что срабатывала физиология: во время месячных она часто теряла сознание. Однажды совсем было «умерла», и родители, глядя на восковое лицо, готовы были умереть вместе с нею. Пришли они в себя, когда она, словно кукла, приоткрыла глаза и слабо попросила укрыть её потеплее.

С того времени мать перешагнула через свои принципы и настойчиво убеждала искать если не мужа, то хотя бы партнёра: «Проще относись к жизни». И Эльвира нашла… какого-то на базаре торгаша. Знакомство было недолгим. Она