результате — авария, один тракторист погиб, второй оказался на скамье подсудимых. Обездолены матери, пострадала девушка. Конечно, можно свести все это происшествие к частному случаю, как это делает председатель райисполкома Шупеня, но, может быть, необходимо увидеть за этим чрезвычайным происшествием симптом живучей, опасной, тлеющей исподволь болезни, имя которой — пьянство. И не виновника смерти погибшего тракториста ищет на показательном процессе судья Зубрич, а причины, корни разыгравшейся драмы, судит само зло, которое, говоря словами Достоевского, «скотинит и зверит человека».
Фильм Виктора Турова был во многом пионерским, новаторским, он впервые с такой страстью и гневом исследовал эту социальную проблему. Позже к ней обратится Динара Асанова на «Ленфильме» и Толомуш Океев в Киргизии. Но если Асанову в «Беде» и Океева в «Улане» волновала возможность показать распад человеческой личности под влиянием алкоголя, гибель натур по-своему талантливых, вызывающих сочувствие, то Туров анализирует саму проблему во всей совокупности ее причин и следствий, срывая пелену досужих представлений о пьянстве, как о невинной бытовой забаве.
Режиссер решился на крайнюю, жесткую в своей обнаженности меру: он привел зрителей в спецдом, где живут обездоленные, изуродованные умственно и физически дети, отравленные алкоголем еще до появления на свет. И когда после этих документально снятых кадров, страшных в своей обыденности, режиссер вместе с членами бюро райкома партии начнет анатомировать причины добриневской трагедии, у зрителя уже будет стоять перед глазами трагическая сцена «невинных» застолий.
Фильм точно и жестко определяет всю меру беды, постигшую Добринево, он дает проблему как бы «в разрезе», слой за слоем обнаруживая все новых участников и виновников трагедии. Оказывается, пьянство, как страшная гангренозная опухоль поражает все новые и новые ткани. Откуда начинать лечение, профилактику болезни, которая приняла характер эпидемии? С семьи? Да, семья очень часто бывает повинна в том, что здесь подростки получают навыки первых застолий с неизбежными ста граммами «для аппетита». Вот и Степан Юрский, тот, что пьяный бросился крушить на тракторе дом возлюбленной, а потом погиб, — он ведь тоже из такой семьи, где отец не просыхал годами, издеваясь над женой и детьми. Сначала Степан грозился убить отца, потом вместе с привычным страхом пришло равнодушие, а с пятого класса «противоядие» — водка. К двадцати годам Степан превратился в потерянного человека, для которого весь мир сузился до горлышка бутылки…
Так что же, выходит, Степан — лишь жертва семейного неблагополучия, и, следовательно, прав Шупеня, утверждая, что лечить надо пьяниц, а не само пьянство? Но разве нет вины в его ранней смерти, в его духовной летаргии на совести учителя Криницы (А. Масюлис), который знал о неладах в семье Юрских, переживал, но не бил тревогу, не спасал парня всеми доступными и недоступными средствами? А разве не несут ответственности за все случившееся односельчане Юрского, которые пьют на проводах, смотринах, сороковинах, в праздники и будни, пьют привычно и беззаботно, не задумываясь о том, что для кого-то очередная рюмка станет первым шагом в бездну, а для кого-то — той последней каплей, после которой жизнь станет невмоготу? И разве не виноват в трагедии председатель райпотребсоюза Ольховик, который буквально «залил села водкой», выкачивая таким образом себе бесконечные премии? И наконец, разве не лежит какая-то часть вины и на членах бюро, которые закрывали на эту проблему глаза, которые своей занятостью или недооценкой размеров беды, вольно или невольно способствовали трагическому финалу в Добринево. «У нас укоренилось такое отношение к пьянству,— говорит Зубрич,— когда человеку не стало стыдно пить, не стыдно напиваться, не стыдно появляться пьяным на улице. Ну, а нам всем не стыдно созерцать все это».
В «Воскресной ночи» Туров не только скрупулезно исследовал проблему, четко расставил акценты (к слову говоря, одной этой задачи было для фильма немало), он еще поведал нам о гордой и цельной натуре, о гражданском неравнодушии, которое буквально сжигает сердце этой интеллигентной, изящной и умной женщины. В Зубрич, какой ее сыграла Людмила Зайцева (на Всесоюзном фестивале в Риге актриса была удостоена премии за лучшую женскую роль), есть и редкий дар полемиста, умеющего вести спор честно, с достоинством, не опускаясь до булавочных уколов, и спокойная убежденность в своей правоте, и — главное — личная боль за человеческую жизнь, погубленную в вине, в вечном похмелье, в пьяном дурмане. Она страдает, ведя этот процесс, ей больно, как может быть больно хирургу, врачующему страшную рану без анестезирующего лекарства. Но — ждать нельзя, в операции спасение.
Фильм в свое время вызвал заинтересованный прием, он будоражил резко, честно поставленными проблемами, заставлял каждого определиться в своем отношении к злу. Сегодня, пересматривая «Воскресную ночь», замечаешь и непреодоленную театральную природу драматургии (в основе фильма лежала пьеса А. Петрашкевича «Тревога»), и местами какой-то суетливый монтаж, идущий от желания «разомкнуть» место действия, и стилистическую неоднородность. Опасаясь ограничиться «протоколом одного заседания», режиссер вывел действие из кабинетов на природу, в мир деревенской жизни. Это придало происходящему на экране дыхание подлинности, но и одновременно раздробило фильм на разные стилистические потоки, не всегда органично вливающиеся друг в друга. И если сцены в спецдоме потрясают своей неприкрытой безжалостной наготой, то эпизоды в деревне решены с присущей Турову поэтичностью видения жизни, если сюжетная линия в суде снята с добротной психологической проработкой характеров, то заседание бюро решено в условно-публицистической манере, приобретая характер комментария. Такая стилистическая «чересполосица» подтачивает фильм, который, несмотря на недостатки, А. Караганов воспринял «в связи и рядом с такими фильмами, как «Председатель», «Девять дней одного года», «Твой современник», фильмами острой социальной мысли, открыто и смело ставящими сложные вопросы жизни».
Завершающей картиной Виктора Турова о современности явилась «Точка отсчета». Вопреки естественному желанию увидеть в ней некий итог исканий режиссера, она не стала главной в этой серии лент. Думается, полуудача ее была предопределена уже сценарием В. Ежова и Н. Акимова, грешащим упрощенными мотивировками событий, слишком ревностным следованием традициям приключенческого жанра, где внешняя динамика, занимательная интрига должны завораживать сами по себе, а психологические сложности оставлены для другого фильма. Неужели режиссер не видел столь явных драматургических несовершенств сценария?
Мне иногда кажется, что Туров взялся за постановку только ради вот этих финальных строк, которые не могли не задеть его сердце: «В просторном клубе воинской части гремит музыка… И внезапно — как всегда внезапно — вспыхивает световое табло, и раздается сигнал тревоги.
…И вот в зале уже нет ни одного мужчины. А
