горечь или терпкость, еще менее воздух, вода или земля, но мы видим, что это возникло из него… Все произошло от Бога» («О трех принципах», гл. 1, 3, 5). «Бездна природы и творения есть сам Бог» («О божественной созерцаемости», гл. 3, § 13). «Когда ты видишь глубину, звезды и землю, ты видишь своего Бога, и в этом Боге ты живешь и существуешь также… Если вся эта сущность не Бог, то и ты не его образ… Если ты из иной материи, чем Сам Бог, то можешь ли ты быть его чадом?» («Троякая жизнь», I, 51; «Аврора», гл. 23, 4, 6). Но то, из чего Бёме в своем теософическом воображении выводит природу, на самом деле выведено и отвлечено от самой природы, притом чувственной, временной. Поэтому семь космогонических и теогонических свойств, или качеств, вечной природы также не что иное, как качества, отвлеченные от созерцания природы, которые Бёме делает генетическими универсальными принципами. Терпкость, соленость, горечь, сладость, жидкость, подвижность, огонь и вода — все эти слова, которые он употребляет для обозначения первичных основных свойств природы, должны пониматься не в переносном, а в собственном смысле слова. «Мое мнение, — говорит он сам в «Авроре» (гл. 4), — небесное и духовное, но в то же время истинное и настоящее, так что я не разумею иной вещи, чем выражаю в буквах». «Если ты, — прибавляет он, — хочешь созерцать небесное, божественное торжество и величие, каково оно, какая там растительность, удовольствие или радость, то смотри внимательно на этот мир, какие плоды и растения вырастают из селитры (Salitter) — основного вещества или сущности земли. Все это в образце небесного торжества». Итак, если, например, речь идет о звуке в Боге, то мыслится действительный звук, ибо из этого божественного звука возникает все, что звучит на земле. Однако этот божественный, первоначальный звук не чувственный, материальный, слышимый звук, нет! Это духовный, воображаемый звук, или звук в мыслях. Все материальное находится в Боге, но не как вещество, а только как «сила», качество, или свойство, не сама желчь, а горечь ее, не сам твердый камень, но твердость его — все в Боге, но как предмет духа, абстракции, ума, фантазии. Поэтому вода в Боге есть «духовная вода», огонь в нем — «духовный огонь», то есть «образный огонь», «образная вода». Поэтому Бёме называет семь качеств прямо
духами. Они у него вообще не только физические качества, но в то же время животные или психологические силы: воля, мука, влечение, жажда, боязнь, гнев, голод — так сказать, тождества духа и природы. Они для него чувственные сущности, олицетворенные свойства или абстракции, они желают, чувствуют, имеют вкус, целуют и обнимают друг друга, как невеста и жених. Словом, на небе вечной, божественной природы есть жизнь и движение, которое решительно не отличается от жизни и движения в этой временной, чувственной природе, — «сердечная любовь, радостное созерцание, приятный запах, вкус и чувство любви, блаженные поцелуи, совместная еда, питье и любовные прогулки». «Ах, и вечно, без конца» («Аврора», гл. 9, 38, 39). Кто не захотел бы быть на этом небе? Но мы еще до ушей погрязли в третьем принципе, то есть в принципе этого испорченного, временного, видимого, грубо материального мира, где приятный вкус и запах, чувство любви и поцелуи, к сожалению, длятся не вечно.
§ 51. Видимая природа и происхождение в ее особенных формах
Третий принцип — именно кроме обоих принципов света и тьмы в Боге есть видимый мир как третья основа и начало, он выделен из внутренней основы, как из обоих первых, и приведен в форму и вид творения. Этот видимый мир вырос из вышеописанного духовного мира как из выделенной божественной силы и есть объект или противомет духовного мира: духовный мир есть внутренняя основа видимого мира, а видимый мир стоит в духовном. Этот видимый мир не что иное, как истечение семи свойств. «Внешний мир, — говорит он в «Великой тайне» (гл. 6, § 10), — есть дым или пар духовного огня и духовной воли, оба выделены из святого и затем также из темного мира; поэтому он зол и добр… и является лишь дымом или туманом в сравнении с духовным миром, ибо он возник из шести действующих свойств, а в седьмом, как в раю, стоит он в покое, который есть вечная суббота, где покоится действие божественной силы».
Духовный мир из огня, света и тьмы скрыт в видимом стихийном мире, действует через видимый мир и разливается посредством разделителя через истечение во все вещи по способу и свойству каждой вещи («О божественной обозримости», гл. 3,19).
Но каждое свойство имеет своего собственного разделителя и производителя в себе и само в себе определяется вполне по свойству вечного единства. Так что разделитель каждой воли снова выделяет из себя свойства, из которых возникает бесконечное множество. В каждой силе есть противомет, возникший как собственное влечение. Это собственное влечение в противомете сил снова выделило себя в противомет; от этого влечение такого истечения стало резким, строгим и грубым, коагулировалось и превратилось в вещества. И как произошло истечение внутренних сил из света и тьмы, из остроты и мягкости, из свойства огня или света, так произошли и вещества. Чем дальше простиралось истечение силы, тем более внешней и грубой становилась материя, один противомет возникал из другого, пока наконец не дошло до грубой земли («О божественной обозримости», § 10,11,41, 42).
Но мы должны правильно вывести и указать основание такой философии, откуда возникло твердое и мягкое, что мы познаем на металлах, ибо всякая материя, которая тверда, как металлы и камни, а также дерево, травы и т. п., имеет в себе благородную тинктуру (представляющую подобие и противомет божественной Великой Тайны, в коей одинаково заключены все силы, и правильно называемую раем или божественным удовольствием) и высокий дух силы, как это видно и на костях всякого творения, как самая благородная тинктура находится в силе света, самая большая сладость — в мозге костей, а в крови — лишь огненная тинктура. Тинктура играет большую, но весьма мистическую роль у Бёме. «Она есть причина видимости или блеска; это причина того, что все творения видят и живут»; «она дает всем вещам силу и красоту, однако это не вещь, но действует в вещи и заставляет ее расти и цвести»; «в благоухающей траве это приятная сладость и нежность; если бы не было тинктуры, то трава не имела бы ни цветов, ни запаха». «Как скоро цветок опадает, тинктура исчезает, как в стекле или тени» («О трех
