Фотокартинка получилась зело забавной, даже нелепой. В центре круто загримированного племени артистов-бомжей с ультрасерьезными лицами стоит последняя еще царствующая пара советской империи. Весь этот маскарад напомнил мне старинные картинки из журнала “Нива” – “Посещение императорской четой ночлежного дома в Петербурге”. Я не выдержал, глядя на такое зрелище, и улыбнулся, оказавшись единственным типом среди всех с улыбкой на лице. Дирекция меня без ущерба для фотодокумента вырезала, так как стоял я с краю. В этом случайном эпизоде было что-то символическое в эпоху начавшейся перестройки-перестрелки, правда, Гога?»

Младший сын Товстоногова Вадим Милков свидетельствует, что отец «хотел дожить, когда советская власть рухнет, он мечтал об этом!». Дожить до краха СССР и обращения его бренных останков в горьковское «дно» Георгию Александровичу было не дано. Врачи не ошиблись, отмерив ему лишь два года жизни…

Иногда кажется, что гениальный режиссер каким-то непостижимым образом сумел срежиссировать даже собственную смерть. Еще пригнав из Германии свой вожделенный автомобиль, он объявил: «Сбылась голубая мечта идиота! Я купил “мерседес”, я в нем и умру!» Некогда цыганка нагадала ему:

– Ты умрешь в машине.

– Что, в этой? – спросил Товстоногов, указав на свою тогдашнюю «Волгу».

– Нет, в другой, подороже…

Когда Георгий Александрович узнал, что Борис Бабочкин скончался, сидя за рулем, то сказал: «Умер как мужчина. Можно позавидовать».

Именно к такой смерти стремился он сам и, осознанно или подсознательно, выстраивал «путь» к ней. Режиссировал надвигающийся финал спектакля собственной жизни…

«Когда он первый раз сказал: “У меня агония, я кончаюсь”? Не помню. Это было примерно месяц тому назад. У него дома. Потом он повторял это всем», – вспоминала Дина Шварц.

Ирина Шимбаревич получила от шефа печальный подарок – черный платочек с шитьем:

– Наденете на мои похороны…

Накануне кончины режиссер сказал сестре:

– Либо я здоров, либо вообще не хочу жить!..

Наутро, словно бросая вызов надвигавшейся черной тени, он сам сел за руль «мерседеса», на котором в последнее время ездил с шофером, и отправился на репетицию. Конечно, он не мог не думать о пророчестве, о Бабочкине. Он не желал больниц, не желал долгой и тягостной немощи, отнимающей вкус к жизни, лишающей любимого дела, не желал существования в жалком качестве полуребенка, за которым ходят, стараясь развеселить, заботливые близкие, а не сильного, самостоятельного мужчины, каковым он был всегда…

На другой день у его любимой Додо – день рождения. Этот праздник всегда отмечался с грузинским размахом, с друзьями, с обильным застольем. И сестра уже активно готовила всевозможные яства. Приехав в театр, Георгий Александрович, не любивший ходить по магазинам, попросил Рудольфа Фурманова после репетиции поехать с ним и помочь купить что-нибудь для Нателы Александровны. Однако репетиция затянулась, Товстоногов устал и решил отправиться домой, а не по магазинам.

На той последней репетиции, которая никак не клеилась, Олег Басилашвили просил мастера, как обычно в таких случаях, помочь – поработать с актерами хотя бы один раз, объяснить им задачу, направить, дать всей постановке необходимый импульс. Георгий Александрович провел рукой по остаткам волос и печально ответил:

– Олег, у меня больше нет сил…

Племянник Алексей и другие ближние пытались отговорить его садиться за руль, но это лишь раздражало «императора».

«В три часа дня я пришла к нему в кабинет, – вспоминала Зинаида Шарко. – У нас был деловой разговор о предстоящем сезоне, об одной пьесе, которой он дал добро и где я должна была репетировать главную роль, о режиссере, художнике, сроках, – и вдруг он закричал: “Зина! Что они делают из меня младенца, не пускают сесть за руль автомобиля!”

А накануне он почему-то сказал такую странную фразу: “Настоящий мужчина должен умереть или на коне или за рулем”. Я ушла. А он уехал на своем любимом “мерседесе” и доехал только до Марсова поля».

Алексей Лебедев-младший смог лишь настоять, чтобы шофер поехал вместе с дядей, на пассажирском месте. Лебедева-старшего в тот день не было в театре, он готовился ко дню рождения любимой Додо и потом сокрушался, что никогда бы не пустил шурина сесть за руль.

Когда машина выезжала со двора БДТ, артисты толпились на крыльце, с тревогой глядя вслед шефу. Он выглянул из окна, помахал рукой, бросил одно лишь слово:

– Прощайте!

Георгий Александрович всегда любил Марсово поле, выезд на Неву, при котором возникает восхитительная панорама имперской столицы и переливающееся разными цветами бескрайнее небо над шпилем Петропавловки… «Когда я вижу это небо, эти краски, всю панораму набережной и дворцов, я счастлив, что живу в этом городе», – говорил режиссер.

23 мая 1989 года в 18:30. фисташковый «мерседес» остановился на светофоре перед поворотом на Кировский мост. Одновременно остановилось сердце его водителя – Георгия Александровича Товстоногова, чья душа мирно отошла в то удивительное небо над золотым петропавловским шпилем, которым он так часто любовался…

«Это случилось вчера, – записал в дневнике на другой день Олег Борисов, уже много лет боровшийся с онкологическим заболеванием. – Как говорят англичане, присоединился к большинству. Не просто к большинству, но лучшему. Теперь он в том мире, где живет Достоевский, Горький… Только те – много этажей выше. (Особенно Ф. М. – он где-то на самой вершине.) “Идиот” и “Мещане” были мои любимые спектакли, и я счастлив, что в них играл – хоть и не на первых ролях. Я учился тогда…

Знатоки говорят, что в том мире человек должен освоиться. Что это трудно ему дается. Но у людей духовных, готовых к духовной жизни, на это уходит немного времени. Товстоногов сразу отправится в библиотеку, где собрано все, что Шекспир, скажем, написал после «Бури» – за эти без малого четыре столетия. Что это за литература, можем ли мы представить? Едва ли… Персонажи в ней будут не Генрих V, принц Уэльский, не Фальстаф, а неведомые нам боги, атланты… В детстве, когда мы изучали мифы, мы что-то о них знали… но потом выбросили из головы. Когда сидишь в их читальном зале, – я так это себе представляю, – слышатся звуки, доносящиеся из их филармонии. Только в ней не тысяча мест, не две… У ГА скоро будет возможность послушать новый реквием Моцарта. И убедиться, что его Моцарт (из спектакля “Амадей”) был поверхностный, сделанный с далеко не безупречным вкусом. Впрочем, сам Моцарт за это не в обиде… Среди слушателей есть, конечно, и Сальери. Нам эту музыку пока не дано услышать.

Место кончины Георгия Товстоногова. Фото Е. В. Семеновой

Дом, где жил Товстоногов, именуемый в Петербурге «дворянским гнездом». Рядом –