Он был открыт ко всему. С нами бывал на стадионе, мы специально ездили в Москву и еле достали билеты на матч “Бразилия – СССР”. Он смотрел на Пеле как на своего артиста. Толкал меня в бок: “Сейчас он ускорится”. Начиналось знаменитое ускорение Пеле, и он воспринимал его как собственную мизансцену. Кричал с нами у телевизора, когда мы болели за нашу хоккейную сборную. Однажды мы видели матч нашего СКА и ЦСКА. Его поразило, что в хоккее у игроков бывают такие болевые ощущения, что они вскрикивают. Это ему не очень понравилось, и он сказал, что больше не будет ходить на хоккей – он любил более благородные виды спорта».

Сандро многому учился у отца. И конечно – профессии. Но быть вторым Товстоноговым даже при наличии несомненного таланта на фоне отцовской гениальности было задачей не из легких. Лишь несколько спектаклей Александра имели успех. Он кочевал из одного театра в другой и нигде не находил своего места. В БДТ он не смог работать, конфликтуя с отцом, не сложился «театральный роман» и с Тбилиси, и с Москвой… Ни он, ни Николай, чья шахматная карьера так и не удалась, не делились с отцом своими проблемами, не спрашивали совета, а обращались к нему, лишь когда становилось совсем плохо. Это очень огорчало Георгия Александровича.

«Часто вспоминаю Сандрика и думаю о его печальной судьбе, – писал Эдуард Кочергин. – Я оформил ему два спектакля: “Прощание в июне” Саши Вампилова для Театра имени Станиславского в Москве и “Фому” (“Село Степанчиково и его обитатели”) Федора Достоевского в нашем БДТ.

“Прощание в июне” в Москве Сандро поставил замечательно. Спектакль пошел и пользовался у зрителя большим успехом… Вскоре он становится главным режиссером Театра имени Станиславского. Поначалу вроде дело у него пошло хорошо, но со временем что-то произошло в театре… Затем он оказался в Тбилиси, где я ему повторил Вампилова на сцене Грибоедовского театра. После чего Сандрик остался там главным. Через некое время он надолго исчез в Югославии. Из нее вернулся в Питер со следами хорошо пьющего человека. Лавров, слава Богу, после тебя ставший нашим художественным руководителем, позвал его ставить “Село Степанчиково” Федора Достоевского, памятуя о твоем давнишнем желании иметь эту пьесу в репертуаре театра. <…>

После “Фомы” кормился поденщиной, где-то что-то ставил и пил. Держал какие-то курсы ораторского искусства. Постепенно дошел до стадии бомбилы, ходил по местам со знакомыми людьми и стрелял на водочку гроши. Ты к этому времени был уже в Александро-Невской лавре.

Как-то в БДТ, в курилке у буфета, он подошел ко мне с каким-то газетным пакетом, сказав:

– Денег тебе, Эдуард, не отдам, их нет – это вместо них. – И протянул мне свой бедный сверток.

В нем оказался простой глиняный кувшин из грузинской деревни, думаю, самое дорогое, что у него было. Он стоит у меня в Царском Селе на полке камина и в нашем доме зовется Сандриком.

Сандро у тебя, Гога, был благороднейшим, добрейшим человеком, но напрочь не имел характера. После твоего ухода жизнь, поваляв его, стоптала окончательно. Ежели бы у него имелась хотя бы толика твоего железного характера, он не ушел бы так скоро от нас».

Александр Товстоногов пережил отца на 13 лет, скончавшись в 2002 году. Его собственному сыну, внуку «императора», был отпущен еще более краткий срок. Георгий Александрович Товстоногов-младший внешне удивительно походил на своего великого деда. Но, как и отец, не унаследовал его характера. И, как и отца, его, избравшего режиссерское поприще, преследовала тень великого деда…

Дед, надо сказать, очень тепло относился к внуку, отмечая его рано проявившуюся одаренность.

По воспоминаниям матери, актрисы Светланы Головиной, «Георгий Александрович подарил ему альбом живописи с теплой надписью: “Егору от Товстоногова-старшего с надеждой, что твоя жизнь будет светлее и ярче, чем моя”. Символично, что Егор тоже поступил в ГИТИС сразу после школы, даже семнадцати ему еще не исполнилось. Его не хотели принимать, но потом Леня Хейфец взял его к себе на первый курс вольнослушателем на первые полгода, чтобы он себя показал. И мне было радостно, что Егор выдержал испытание. Я чувствовала, что он пишущий мальчик, с трудным характером, “Лев” по зодиаку, то есть в нем много гордыни, а в наше время с этим очень трудно. Он далеко не Молчалин. Конечно, ему хочется, чтобы дед и отец были рядом. Он переживает, что мы одни. Может быть, под другой фамилией, под моей, ему было бы легче».

Пожелания Георгия-старшего Георгию-младшему не сбылись. Амбициозный молодой человек не смог реализовать себя на избранном поприще и сломался. Начал, как и его отец, выпивать. Однажды ночью вылез на улицу из окна своей квартиры и вернуться решил таким же экстравагантным образом. Но что-то пошло не так, и молодой режиссер насмерть разбился о московскую мостовую…

Еще двое внуков, Артемий и Василий, штурмовать высот не стали и нашли себя на иных поприщах.

У Георгия Товстоногова-младшего осталась дочь, Матрона. Девочка с детских лет продолжила семейную стезю, выходя на сцену в качестве актрисы. Может быть, судьба правнучки великого мастера наконец сложится счастливо, дав и удачу в профессии и, что еще важнее, ту полноту жизни, при которой неведомо угнетающее и разрушительное чувство одиночества. И завет прадеда, который не удалось вполне расслышать, понять и воплотить ее отцу и деду, станет… сквозной линией ее жизни. А также и нашей.

«Если нет подлинного чувства добра, то и в искусстве ничего не сделаешь, – размышлял Георгий Александрович Товстоногов. – Я говорил о том, что нужно прикоснуться к совести человеческой, но для этого надо стать самым обыкновенным человеком. Без этого ничего не получится, и для этого не надо быть титаном, монументом. Нужно быть просто человеком, и это лежит за профессией».

Основные даты жизни и творчества Г. А. Товстоногова

1915, 15 (28) сентября – в Петрограде в дворянской семье инженера-железнодорожника Александра Андреевича Толстоногова и Тамары Григорьевны Папиташвили, студентки вокального отделения Санкт-Петербургской консерватории, родился сын Георгий.

1919 – переезд семьи в Тифлис, ставшей по документам Товстоноговыми.

1921 – начало обучения в средней школе.

1926 –