Она уже больше не могла без морфина, поскольку боль неистовствовала в теле, била по нервным окончаниям, раскалывала череп и жестоко отдавала в позвоночник. В те моменты, когда дыхание сбивалось, ей приходилось прикладывать к лицу кислородную маску. Няня ненадолго приводила Генри к ней в комнату, и он дарил ей цветок, один из своих рисунков или пел песенку.

— Спасибо, милый, — шептала Мэри. — Мама очень гордится своим забавным маленьким человечком.

Она понимала, что скоро должна будет отпустить его: в самый последний раз прижать к себе, поцеловать и уйти.

Иногда от боли и изнеможения она даже не могла открыть глаза, но слышала, как идет жизнь вокруг нее. Порой ее переполняла тоска по всему тому, что она скоро должна будет оставить. У ее родных было будущее без нее. Это так жестоко!..

Больная всё больше спала, и ей снились запутанные сны, в которых появлялись разные люди из прошлого. Часто она видела Уоллис, и ее присутствие всегда обозначало собой что-то темное, нехорошее, вызывавшее у Мэри недоверие. Вот они на вечеринке, и Уоллис подзывает ее к себе с другого конца зала, но Мэри не хочется подходить. В другом сне они вместе плывут в лодке по озеру, и Мэри видится что-то подозрительное в хорошо знакомых чертах лица и проницательном взгляде Уоллис. Проснувшись, она с облегчением обнаруживала спящего рядом Эрнеста.

Ночью 1 октября Эрнест не спал. Он гладил Мэри по волосам, а волны боли накатывали на нее и отпускали. Ее глаза были почти все время закрыты, и она лежала не двигаясь, дышала и пыталась пережить мучительную пытку. Она поняла, что в какой-то момент ее навестила сиделка, и, когда дверь за ней закрылась, Мэри подняла веки и сквозь щель между шторами увидела абрикосового цвета небо. Еще один день.

— Ты здесь? — прошептала она Эрнесту.

— Да, любовь моя, — тут же отозвался он.

Мэри давно хотела сказать ему кое-что очень для нее важное, и теперь это время настало.

— Обещай мне, что не вернешься к Уоллис, когда меня не станет, — прошептала она, сбиваясь с дыхания после каждого слова.

Ответом ей было всхлипывание. Эрнест плакал. Это был странно. Он никогда не плакал.

— Как ты могла подумать о таком? — произнес он сквозь слезы. — Я любил тебя задолго до того, как познакомился с Уоллис. Ты должна это знать, Мэри. В моем сердце всегда была лишь ты одна.

— Ох, — только и сказала она. Ответ Эрнеста удивил Мэри и сделал ее счастливой, подобно теплому, ласкающему свету.

Это стало ее последним словом. Хриплое дыхание Мэри стало поверхностным, и она впала в кому, из которой уже не вышла.

Глава 72

Брайтон. 28 декабря 1997 года

В тот вечер Алекс сидел и читал биографию Уоллис, а Рэйчел пыталась навести порядок в квартире, разобрать рождественские подарки и вымести опавшие иголки из-под елки. Куски картона, в который Джон Старки упаковал портрет, были сложены в прихожей, и когда Рэйчел подняла их, чтобы вынести к мусорным контейнерам, из них что-то выпало на пол. Это оказался выцветший голубой конверт, на котором было что-то написано крупным витиеватым почерком.

Рэйчел подняла конверт и увидела, что он адресован миссис Мэри Симпсон в сады Верхнего Фили-мора, Лондон, W8. В уголке стоял штамп Багамских островов. Заглянув внутрь, Рэйчел обнаружила там исписанные листки почтовой бумаги голубого цвета. Откуда они взялись? Она вспомнила разрыв холста на задней части портрета. Должно быть, письмо было там и выпало, пока они везли его.

Страницы распадались в местах сгибов, поэтому Рэйчел очень осторожно вытащила их из конверта и разложила на полу в нужном порядке. Сверху на странице была буква W, увенчанная короной. Должно быть, она обозначала Уоллис. Дата — 4 октября 1941 года.

«Моя милая Мэри, до меня дошли слухи, что у тебя рак, поэтому, наверное, нам лучше закопать топор войны в землю, а не вонзать его в спины друг другу. За все эти годы мы с тобой слишком многое пережили вместе, чтобы позволять мужчине развести нас порознь навсегда. Не забывай, что мы сестры, которые выбрали друг друга. Мы с тобой семья.

Ты когда-нибудь, оглядываясь назад, хотела, чтобы мы удовольствовались обычной жизнью? Представь, что я вышла бы замуж за Картера Осборна, а ты за Проссера Тэбба. Мы обедали бы в загородном клубе Балтимора и обсуждали последние модные новинки в магазине у Фюхселя. Честно, даже мысль об этом заставляет меня зевать, и я предполагаю, что тебя тоже.

Я надеюсь, мы сможем встретиться снова, когда закончится эта нелепая, никому не нужная война. Ты знаешь, Гитлер вообще не собирался воевать с британцами. Он очень уважает эту нацию, но коварный мистер Черчилль и его клика вынудили его. Британии ни за что не победить. Британцам надо заключить мир прежде, чем они потеряют еще больше народу, и тогда они поймут, что немцы очень разумные люди. Фон Риббентроп уверяет меня, что у фюрера нет желания менять английский уклад жизни, хотя он дразнится, что восстановил бы Дэвида в качестве короля, а я была бы королевой. Вот было бы весело, правда? Я представляю себе, как хватаю королевские регалии и организовываю коронацию. Ты стала бы моей главной фрейлиной!

А если серьезно, то можно я угощу тебя обедом в “Савое”, как только будет объявлен мир?

А пока не позволяй Эрнесту уморить себя скучными лекциями по архитектуре.

С большой любовью, Уоллис».

Из письма можно было понять, что Уоллис поддерживала связь с фон Риббентропом во время войны. Хотя почти наверняка это было запрещено. Рэйчел еще раз посмотрела на конверт и увидела, что на нем не было марки. Письмо не было отправлено. Уоллис передумала или на то была другая причина?

— В биографии, которую ты читаешь, есть упоминание о Мэри Керк? — прокричала она Алексу.

Он посмотрел в книге.

— Да. Тут полно о ней.

— Наверное, вряд ли там написано, когда она умерла, или все-таки есть?

Алекс пролистал страницы.

— Второго октября 1941 года, — ответил он. — А почему ты спрашиваешь?

Историческое послесловие

Когда я прочитала об отношениях