Старый походник Эдуард Николаевич, не скряжничая, булькнул фляжкой. – Хлебника рыбацкой на перчике.

Кэп Ибрагимов, выдавая голосом облегчение от счастливо разрешившегося, скомандовал: – Боцману на бак. Вира якорь.

Петровна вручала дневальной тарелку с парой румяных котлет. – Смотри, не перепутай. Именно Лексею.

От сердечного внимания бедовый расчувствовался. Скажи ему в тот момент: «А слабо, Лёха, ради нас?» Не задумавшись, повторил бы. Ну а будет ли вновь выручательное бревно? «Хмы!» с емелиной печки.

Особая радость гуляла по коридорам матросов и мотористов. Самых близких неистощимому анекдотчику и весёлому шалопаю. Не нашлось ни одного, не выказавшего восхищения великим заплывом. Прямо-таки оморяченная притча о блудном сыне. Раз «был мёртв и ожил; пропадал и нашёлся».

Однако вызрела странная коллизия. Чем дружественнее к нему, тем голубчик более сникал. Будто уже очутился на вечном сухопутье и годы промчались. Теперь вон бос, стар, бесприютен. Осколки пофигизма проступали виноватостью, уходом в молчанку. Отношение к машинной яме и всей её начинке переменилось. На клапана из маслёнки и то капал вдумчиво. Третий механик сменил гнев на милость. Требовалось выравнять крен диптанками[23] – поощрительно ему доверял.

Отличный машинёр вышел бы из парня. А каков был бы моряк в отчаянных обстоятельствах?!

Против благого исправления заработало отлаженное сукиное делопроизводство. В балласте до Архангельска семь суток. Стало быть, хватило на конторскую подлянку с избытком. Выводы заострили будьте-нате. Во-первых, сотворённый простой судна. Плюсом – безответственный разгильдяй. Во— вторых, непредсказуемый тип (псих). За последним номером сверхударное: «самоволки в инпорту».

Ни Ибрагимов, ни Ковалёв при всём желании скрыть этакое бессильны. Причину плававшие в те годы знают: «стукачи стучали». На каждое судно был подсажен завербованный. Как полагается в агентурной сети, сам не без грешков. Руководил гапонами солидный дядька в кадрах. Попутно майор КГБ с мундиром в домашнем шкафу. Выгоднейше толкнул пухлый пакет акций с чемоданом компромата на верхнее начальство во времена перемен. И аля-улю – умотал с деньгами жить по-маршальски в золотом кольце Подмосковья. Извиняюсь, слово за слово зацепилось.

На приход Алексею замена. Оповестили: «срочно в кадры». Явился сам не свой. Инспектора старший, младший, разделительная стойка и он, волнующийся от предчувствия неумолимого личного краха.

Жаль парня. Понимают: ничего дурного не сделал. В некотором роде – герой. Стараясь не встречаться глазами, старший по группе судов говорит: – На тебя приказ. Ознакомься. Ещё повестка в военкомат под роспись. Расчёт в кассе. – За что?! – вырвалось с вибрацией верности мореманству до распоследнего вздоха. – А ты не понял? – приискал инспектор, смягчая: – За бултых, Булдаков! P.S. Доведя рассказ до точки, автор обеспокоился. Вдруг подумают: «Ну и фамилией наградил парня. Как есть, лоботрясной». Должен я Алёшку защитить. Настоящая она у него, с рождения. И совсем ни плоха. Вот – вчитайтесь: «Жалован грамотой на дворянство 6-го апреля 1828 года Михаил Матвеевич Булдаков – первенствующий директор Российско-Американской компании».

Всей Аляской руководил! К тому ж член-корреспондент Императорской Академии наук. Так что всем Булдаковым моё почтение!

Жёсткое танго

Ну, не жаловал дед Мартемьянов ремонты. По правде обронить: кто их любит? Однако тот надвигался кораблекрушительной скалой. Времени в обрез. Оставалось через ресторан Лёху Булдакова проводить в ВМФ. Пусть хоть там оценёно геройствует. Раз.

Погонять на «голубой линии» Дудинка – Кандалакша. Чтоб доходец от медных слитков партия «куды-то» замела. Два. Финиш – средь причальной тесноты на «кузне». И сразу всё как должно.

Порядкам – резкая амба. В машине бедлам. За всеми не уследить. От того стармехи на нервах. Возникает особый вид бестолковщины. Хочешь выправить, – наливай. Причинных поводов десятки, а бутылок в рундуке гораздо меньше. Ладно бы насосили бригадиры. Простые «трубачи» заявлялись.

– Дедушка, меняю трубу. Соседняя той хероватее. В ремонтной Ведомости, сказывают, не забита. «Чё» делать? Глупо юлить в просительном тоне. Иначе надо. Характерно.

– Упс! – и выпрямился с поллитровкой.

– Вот это разговор! Поставлю вам толстостеночку.

Ликвидатор закавык – моложав лицом. Будто ножичком природой подработанным. Нос аккуратно остренький по линеечке. Русые волосы улеглись пшеницей под ветром. Роста, жаль, не добирал – труды и голодуха в детстве виноваты. Глаза ясные, пронзительные, какие у мужичков северной глубинки. Точнее сравнить, так истинно пинежских. Дерзнуть смелее – очень похожих на святого праведного Иоанна Кронштадтского. Никак, земляки батюшки по кондовому заповедному краю с неперемешенным лесным народом.

Даже въедливо осмотрев Мартемьянова, дурного не сыщешь. Не догадаться, что неделями на стакане. Помилуйте – убедительнейше трезв. Значит бдит, переживает, раздалбывает. Соседний борт однотипного «Белозерска» сиял свежей краской. У них-то конец ремонта. Оставалось сдать регистру палубное хозяйство. Морока с (танковой) тяжеловесной стрелой 2-го трюма. Рассчитанная под пятьдесят тонн, с вечно зачехлённым ноком, ждала войну. По крайней мере на подобные штуки надеялись генералы. (Им бы на ум: где вздумали заказать?!)

Наконец контейнер с нужной тяжестью подобрали. Удалым кулачным бойцом Кирибеевичем на рострах боцман. Вот-вот начнёт. К действу, и кому положено, без интереса. Один валдаевский дед насторожился. Из каютного иллюминатора успел крикнуть:

– Чуть на вира стронь и отскакивай!

Не внял ему рыжий весельчак. Так уж люди устроены. Стрела, поначалу приняв вес, на подъёме дико хрупнула. Верхняя её часть повисла на оттяжках и топенантах. Нижняя обратилась в беспощадную дубину. Лишь морская душа дракона, чудом сумела отлететь…

В заводскую столовку старший комсостав хаживал тройкой. И в тот день без исключения: Ибрагимов, Мартемьянов, чиф[24]. Само собой прискорбный случай обсудили. Требовался некий штришок – закрыть тему. Вместо него пауза неловкая.

Никаким компотом не запить. Дед провидчески ляпнул:

– К нам беда перескочила. Шальная она. Сгинет, когда натешится. Загибайте два пальца. Дескать, больше не выдюжим.

Атеисты внутренне икнули. С того ли? С холодной ли сметанки? Старпом, выявляя свою кусачую натуру, завёлся всерьёз:

– Чего ещё скажите, хиромант вы наш? Не пора протрезвиться? Этаким Макаром психушных медиков заинтересуете.

– Могло и показаться. Не взыщете с убогого.

Ибрагимов словесную капитанскую гирьку на весы суждений бац:

– Лучше на ремонте сосредоточься. А мы своё дело правим. И полный тип-топ, эмалью по эмали. Рано нам под дуриков косить.

Всё ж Мартемьянов согнул мизинец и безымянный на руке с нечётким татуированным якорем. Хорошо, что кэп разницу взглядов допускал и никуда не сигнализировал.

Три месяца трудов день в день. Сподобился и «Валдай» свежайшей обновлённости сверху донизу. Настроение у всех поднялось. Записные гуляки торчали по особым соображениям. Каждый поход в «Полярный» отяжелял их амурными знакомствами. Теперь самый раз отделаться. Неудивительным состоянием – пустота карманов. К тому ж залютовала зимушка.