— Вау, какая догадливость, — протянула она с горькой усмешкой. Хрипло, как после долгих слёз. — Великое открытие, Кострова. Да, это опасная доза, Шерлок. В этом весь смысл.

Аля даже растерялась. Замерла на перепутье — между затаённой обидой, поселившейся в её сердце с самого первого дня в этой школе, и неожиданным сочувствием, которое вдруг поднялось из глубины души.

На мгновение Аля представила, как просто развернется и уйдёт, оставляя Полину наедине с её таблетками, с её выбором, с её демонами.

«В конце концов, разве эта стерва не заслужила страданий?»

«Око за око. Зуб за зуб. Разве не в этом справедливость?»

И всё же… что-то останавливало её. Возможно, взгляд Полины — потерянный, затравленный, болезненно знакомый. Точно так же она сама смотрела на себя в зеркало после очередной изнурительной диеты, после неподходящего платья в примерочной магазина, после лишних килограммов на весах. Взгляд человека, который ненавидит себя больше, чем кто-либо другой.

— Ты… правда хочешь… уйти?

В горле предательски пересохло.

Это был глупый вопрос.

Конечно, Полина хотела. Разве не об этом говорила горсть белых таблеток на её ладони? Разве не поэтому она осталась в пустом классе, когда никто не помешает?

Разве не по той же причине сама Аля собиралась вечером пойти на мост через Зимницу?

Резкий, неестественный смех Полины эхом отразился от пустых стен и высокого потолка. В этом звуке не было ни капли радости — только боль, только отчаяние, только бесконечная усталость.

— Какая разница? — она говорила тихо, но каждое слово будто вырывалось из груди с кровью. — Тебе-то что до меня? — На её губах заиграла горькая усмешка. — Иди, радуйся. Одной стервой в школе будет меньше. Это ведь то, чего все вы хотите, правда? Чтобы злобная Полина Лунева перестала портить всем жизнь своим существованием.

Эти слова сочились такой сырой, нелицеприятной правдой, что внутри у Али что-то дрогнуло. Ещё несколько дней назад, увидев поцелуй Полины и Романа, она мечтала, как соперница однажды просто исчезнет из школы. Хуже того, она бы злорадно улыбнулась от плохих новостей об этой стерве.

Но сейчас, глядя в эти тёмные глаза, полные слёз, Аля не чувствовала ни злорадства, ни даже обиды. Только мучительное, щемящее чувство — словно кривое зеркало показывало другую версию её личной боли.

Она медленно обошла парту и села рядом с Полиной — совсем близко, на соседний стул, так, что их колени почти соприкоснулись. Аля почувствовала сладкий аромат жасмина с нотками цитруса — полную противоположность её дешёвому яблочному гелю для душа.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — произнесла Аля тихо, глядя не на Полину, а на её руку с таблетками. Тонкие пальцы, безупречный маникюр, маленькая родинка у основания запястья. Рука, которая вчера оставила горящий след на её щеке.

— Ой, только не надо этих банальных утешений, — огрызнулась Полина, но уже без привычной ядовитой резкости. — «Всё наладится», «время лечит», вся эта чушь из дешёвых психологических брошюр. — Она фыркнула, сдувая прядь волос со лба. — Ты понятия не имеешь, что я чувствую.

На мгновение класс погрузился в полумрак — тучи сгустились, перекрыв редкие лучи света. Словно сама природа решила создать декорации для их разговора — интимные, тревожные, на грани света и тьмы.

Аля покачала головой. Жидкие рыжие пряди волос качнулись в такт движению.

— Нет, я правда знаю, — возразила она, собирая всю свою храбрость. — Я сама… я собиралась сегодня вечером…

Она не договорила, испугавшись собственной откровенности. Это звучало так… окончательно, когда произносилось вслух. Словно, обнародовав свои планы, она делала их более реальными.

Но Полина уже смотрела на неё — впервые по-настоящему смотрела на неё, а не сквозь, как на пустое место. В её глазах — тёмных, как лесной мёд, с золотистыми крапинками вокруг зрачка — мелькнуло шокирующее понимание.

— Ты тоже?.. — голос Полины стал тише, человечнее.

Аля кивнула, чувствуя странное облегчение от возможности разделить с кем-то бремя собственной души.

— Я всё решила. Сегодня. Последний день… всего этого, — она неопределённо махнула рукой, этим движениям охватывая всю свою жизнь: школу с её издевательствами, дом с его безразличием, город с его серостью, собственное тело, которое она так ненавидела.

За окном пронеслась стая ворон — чёрные росчерки на сером фоне напоминали иероглифы древнего, забытого языка. Их карканье, глухое и зловещее, недобрым знамением донеслось сквозь шум дождя. За дверью царила привычная школьная суета на перемене, но в классе стояла гнетущая тишина; Аля даже слышала их прерывистое дыхание.

Полина положила таблетки на подоконник. Белые кружочки на фоне тёмного дерева выглядели почти красиво, как ноты на нотном стане, как буквы предсмертного сообщения, как последняя точка в конце затянувшейся истории.

— Я не могу больше, — Полина заговорила глухо и надтреснуто. — Каждое утро просыпаться и ненавидеть своё отражение в зеркале. — Она обхватила себя руками, словно ей вдруг стало холодно. — Каждый день играть роль, которую от меня все ждут, быть идеальной во всём. Всегда улыбаться, всегда сиять, всегда быть лучшей… — она нервно сглотнула. — Знаешь, как это выматывает?

От этой искренности и боли в её голосе Аля на мгновение растерялась. Ещё пару дней назад ей казалось, что у Полины идеальная жизнь — популярность, красота, дизайнерская одежда. И, конечно, Роман, из всего класса обративший внимания только на неё одну.

— А я… я просто устала быть уродиной, — призналась она, глядя на свои руки — широкие, с коротко остриженными ногтями, такие непохожие на изящные руки Полины. — Глупой жирухой Костровой, над которой все смеются. Ты хотя бы… красивая.

Полина издала что-то между смехом и всхлипом. Звук, полный такой горечи и самоиронии, что Аля вздрогнула.

— Красивая? — её голос вдруг стал резким, почти злым. — Ты считаешь меня красивой? — Она покачала головой с таким отвращением, что Аля растерялась. — Аля, я вешу сорок два килограмма при росте сто семьдесят. — Её голос упал до шёпота, словно она признавалась в чём-то постыдном. — Но смотрю в зеркало и вижу жир. Везде. На животе, на бёдрах, на руках. Я вижу, как он нарастает с каждым съеденным кусочком. Каждый чёртов грамм… — её голос дрогнул.

Аля тихонько ахнула от растущего изумления.

«Полина Лунёва — девушка с болезненно худощавой фигурой, длинными ногами и кукольной талией — и правда считала себя толстой? Такая страшная комедия абсурда».

— Я не могу есть, — продолжила Полина. — А если и ем, то сразу вызываю рвоту. — Она криво улыбнулась. — Да, ты вчера сказала правду. Всю.

Аля медленно кивнула, чувствуя, как краска заливает щёки.

— Прости за вчерашнее, —