Гриша запутался, разозлился, однако вспомнил, что он не Ева и не Клим и сила его состоит совсем в другом. Правда, в чём – до конца неясно.

– Простите, вы тут не видели мальчика, такого толстенького, но быстрого, в шортах, красной футболке и сиреневой панаме?

– Мальчик в шортах… – задумчиво пробормотал человек. – И панаме… по дорожке бежит к маме…

– Правда?! – Гриша аж подскочил и кинулся было к Ане – сообщить радостную новость, но человек продолжал бормотать, и Гриша притормозил.

– Посмотри: я молодец, съел сегодня холодец. Мама, мама, посмотри, там на ветке снегири, ну-ка ёлочка, гори, уж погасли фонари. Нет, всё не так…

– Чего?! – Гриша попятился.

Человек поднял на него затуманенные голубые глаза и грустно сообщил:

– Потерял я.

– И вы тоже? – поразился Гриша. – А кого?

Человек вздохнул.

– Вдохновение. А вы?

– А мы брата! – Аня цапнула Гришу за руку, с подозрением глядя на мужчину. – Пойдём уже, хватит болтать со стрёмными незнакомцами. Надо Марика искать!

– Ребята, погодите! – человек бросил остаток хлеба голубям и поднялся. – Вы говорите, шорты, футболка, панамка? Кажется, я видел его… пробегал тут мальчик лет трёх. Их здесь много бегает, но этот похож по описанию. Он был один.

– Вы его видели? – Аня разом переменилась. – Куда он побежал?

– В сторону «Архилеса»… давайте, я вам лучше покажу. Всё равно ничего не получается, хоть что-то полезное сделаю.

– А что вы делали бесполезное?

– Стихи сочинял, – тоскливо признался человек. – Я же поэт. Детский. Вот и сижу, наблюдаю за детьми. Пытаюсь, так сказать, вжиться в природу наблюдаемого.

– Да вы что? – Аня не доверяла незнакомым взрослым, но вокруг было полно народу, да и этот человек казался каким-то странным. Не очень взрослым. К тому же это Переделкино, а где, как не здесь, положено водиться писателям и поэтам? Но проверка не помешает. – А скажите что-нибудь на детско-поэтическом?

Человек печально нараспев продекламировал:

– «Что поразительно – физика Тузика нас обязует чесать ему пузико».

– Здорово! – восхитился Гриша. – Это вы написали?

– Нет, – вздохнул поэт. – Это поэт Алексей Зайцев написал. Но у меня есть похожее. «Что характерно – химия Мии нас обязует искать её в Риме». «Знайте, механика Кати и Пети нас заставляет за всё быть в ответе». «Слушайте все, геометрия Рии нам помогает быть в эйфории». Ну как?

– Не очень, – вынесла безжалостный вердикт Аня.

– Вот и я думаю, что не очень, – согласился поэт. – Нет вдохновения. Пойдёмте лучше искать вашего мальчика. Как его зовут?

– Марик. Марк. Марк Колыванов.

– А меня Лев Карасиков, – представился новый знакомый.

Детский поэт Карасиков – худой мужчина с бородой и впавшими глазами – был довольно странно одет: в рубашку, бриджи, лёгкие кроссовки и яркую разноцветную накидку без рукавов, зато с дыркой для головы. На голове у него красовалась соломенная шляпа.

– Это пончо, – объяснил он насчёт накидки. – Аргентинское. Такие носят гаучо в пампасах, когда пасут стада своих торос. Очень согревает.

– Кого пасут?

– Торос – быков в смысле. Это по-испански.

– А вы тоже их пасли?

– Мне подарили. В одной творческой резиденции. – Хмурое лицо поэта неожиданно озарилось – видимо, с резиденцией у него были связаны приятные воспоминания.

– А чем вообще занимаются детские поэты? – спросил Гриша, когда они спешили к «Архилесу». Лев выбрасывал длинные ноги в клетчатых бриджах, и на каждый его шаг приходилось по два Гришиных и Аниных. Края пончо развевались за спиной, словно крылья.

– Странный вопрос. Конечно же, пишут стихи. Читают их. Издают. Иногда. – Карасиков вздохнул.

– А стихи такие же, как у вас?

Поэт сбился с шага.

– У меня есть и хорошие, – с обидой сказал он. – Например: «Говорят, что курица не умеет жмуриться. Ну, а я не верю – сам пойду проверю». – Он посмотрел на лица детей и закашлялся. – В общем, вот и «Архилес»…

– Ой, какое тут всё кривое, – удивилась Аня.

Странные сооружения из скрученных высохших сучьев, похожие на застывшие древесные костры, поднимались на поляне. Вокруг носились дети – прятались, забегали, выбегали из этих сооружений, но Марка видно не было.

– «А за скрюченной рекой в скрюченном домишке жили летом и зимой скрюченные мышки», – продекламировал поэт.

– О, я это знаю, это Чуковский! – обрадовался Гриша.

– Ну да, Чуковского все знают, – вздохнул поэт Карасиков.

– «Скульптурная композиция создана на месте столетних елей, погибших в 2021 году от нашествия жука-типографа», – прочитала Аня. – А что такое жук-типограф?

– Это такой вредитель, – объяснил Гриша. – Жрёт дерево под корой, дерево слабеет и гибнет потом. А типограф – потому что оставляет на древесине следы. Красивые, похожие на иероглифы.

– Как познавательно, – сказала Аня, заглядывая в ближайший арт-объект. – И где Марк?

– Ну… тут его нет. – Гриша обвёл поляну взглядом.

– А у нас двадцать минут осталось, – напомнила сестра. – Лев, вы точно видели, что он сюда пошёл?

– Жук-типограф, я фотограф, у меня с собой томограф. Жук-типограф, жук-типограф… – бормотал поэт Карасиков, поглаживая седую древесину.

– Лев!

– Сюда он побежал, – очнулся поэт. – Красная футболка, синяя панамка.

– Не синяя, а сиреневая!

– Разве? На том была синяя, – озадачился поэт.

– Ну всё, – Аня зашла в ближайший арт-объект, села на пенёк. – Мы его не найдём. Надо в полицию идти. – Она вдохнула, встала, достала телефон. – Всё, звоню маме.

– Погоди, погоди, – замахал руками Гриша. – Повернись. Там у тебя сзади на шортах…

– А ну-ка поворотись, сынку, – велел поэт. – В смысле, дочка. То есть Аня.

– Да что там у меня? – девочка завертелась, пытаясь разглядеть, но Гриша взял у неё телефон, зашел за спину и сфотографировал. На светлых шортах отпечаталось красное пятно, смутно похожее на стрелку.

– Вот блин, ещё и испачкалась! – расстроилась Аня.

– Да это же зацепка! Смотри! – Гриша подтащил её к пеньку, с которого она только что встала. Смазанная красная стрелка указывала вглубь парка. Аня потрогала пень.

– Это мел.

– Красный мел! – добавил Гриша.

– Такой же, как у Марика! – Аня подпрыгнула и с места, как гепард при виде вкусной газели, рванула в направлении, указанном стрелкой. Минуя дорожки, прямо по траве – под неодобрительные взгляды бабушек, сидящих на скамейках.

– А куда мы бежим? – спросил поэт Карасиков, придерживая шляпу.

– Марик любит убегать! – объяснил Гриша, перепрыгивая канаву.

– Это я… ох… понял. – Поэт споткнулся и чуть не упал.

– И ещё он любит рисовать. Кажется, он нам оставляет подсказки о том, куда пошёл!

– Какой затейник, – вздохнул Лев. – Надо бы сочинить о нём стихотворение.

– Я даже рифму первую знаю, – кивнул Гриша. – Марик-кошмарик.

Поэт задумался.

Короткий энергичный забег привёл их в странное место – на утоптанную среди высоких сосен поляну. Посреди неё располагалось кострище. Эту площадку полукругом охватывала стенка,