уничтожающий всё, что только оказывалось в зоне доступности его зубов. Но при этом он похрюкивал так обезоруживающе, что огреть его по тому месту, где у нормальных псов обычно бывают хвосты, было бы кощунством. Поэтому вся семья Трубачей зачарованно наблюдала, как он сначала расправляется со шваброй, а затем принимается за туфли Бабы Грошеньки, стоящие в прихожей. Когда сражение с обувью закончилось победой и обе туфли были уже изрядно погрызены, щенок оставил на коврике маленькую лужицу и отправился на поиски следующих жертв.
– Нужно придумать ему имя, – сказал Пётр.
– Грызуля? – предложила Павлина.
– Вандал, – хмыкнул Мастер-Ломастер и сделал вид, что не замечает выразительных взглядов, какими одарила его вся семья.
– Имя найдётся само, – дипломатично объявила Баба Мина, а Тётя Мотя поцеловала щенка в нос.
Имя нашлось быстрее, чем можно было ожидать.
Выведенный на свою первую в жизни прогулку, щенок укусил в нос Сабу Ведьмалиновской и шариком покатился в сторону дворника. Пан Владек, с незапамятных времён следивший за порядком на Конце Света – то посыпая песком обледенелые зимние дорожки, то сгребая осенние листья, то борясь с весенней травой, которая пробивалась между потрескавшимися плитками тротуара, – с удивлением посмотрел на существо, вгрызающееся в его ботинок.
Он поднял щенка за складки на спине и дунул в чёрный шишковидный нос.
– Ээй… ты… киллер, только меня, смотри, не загрызи! – сказал он, и на мордочке щенка нарисовалось выражение восторга.
– Ты-ки-лер… Ты-кил… Текила?! – радостно воскликнула Сабина, и щенок описал выходные штаны пана Владека.
– Убью паршивца, – улыбнулся дворник и поставил щенка на землю.
– Нет, вы теперь не можете его убить, пан Владек, – сказала Тётя Мотя с чарующей улыбкой, – вы ведь только что подарили ему имя.
– Всю жизнь мечтал стать крёстным отцом какого-нибудь монстра, – проворчал дворник, но в его глазах играли весёлые искорки. – И чтобы никаких кучек на тротуаре, – строго добавил он, переходя на другую сторону улицы.
– Вот как Текила стал Текилой, – закончила Сабина. – В общем, никакой особенной истории-то и нет.
Борис Прибыльский громко рассмеялся.
– А я думал, что это любимый напиток твоей тёти, – сказал он.
Тётя Мотя уже открыла рот, чтобы ответить что-нибудь ехидное, но тут в кустах за окном запела какая-то птица. Сначала несмело, а потом всё громче.
Тётя Мотя улыбнулась.
– Соловей, – сказала она то ли своему спутнику, то ли Сабине, то ли кошке, сидящей на подоконнике.
Сабина потянула Бобика за рукав.
– Пойдём, – сказала она. – Становится отвратительно сентиментально.
– Когда тебе будет столько же лет, сколько мне сейчас, ты посмотришь на всё иначе! – закричала ей вслед Тётя Мотя.
Сабина зашла в квартиру ровно в ту минуту, когда Баба Грошенька собиралась заявить в полицию о пропаже двоих детей.
Баба Мина уже вытащила аппарат для измерения давления, и только Мастер-Ломастер с упорством маньяка занимался ремонтом какого-то прибора, давным-давно разобранного им на части.
– Какое счастье, что Пётр и Павлина скоро возвращаются домой, – вздохнула Баба Грошенька, а Баба Мина заботливо подсунула ей несколько разноцветных таблеток.
Глава 20, в которой Сабина взрослеет помимо своей воли, а Бобик досадным образом отсутствует
Сабину разбудил тихий скрип двери. Но это был не монстр из рассказов Бобика, а Тётя Мотя.
Она без всяких церемоний уселась на кровати по-турецки и многозначительно кашлянула.
– Я не сплю, – сонно пробормотала Сабина.
– Я только хотела узнать, какое ты ко всему этому имеешь отношение. – Разноцветные волосы тёти встопорщились, как хвост кошки из винного бара «Под Четвёркой».
– Большое, – честно призналась Сабина.
– Ты знала, где собака! – обвиняюще бросила тётя.
– Нет, – ответила Сабина, в полном соответствии с правдой. – Я знала У КОГО, но не знала ГДЕ, – уточнила она.
Тётя усмехнулась.
– Коллаборантка, – заявила она. – И всё же интересно, каким образом ему удалось подманить Текилу…
– На сыр, – Сабина плотнее завернулась в одеяло.
– Иными словами, ты передавала ему информацию.
Сабина кивнула. И Тётя Мотя прочесала пальцами космы.
– Тебе повезло, что всё хорошо закончилось.
Сабина почувствовала внезапное необъяснимое беспокойство.
– Теперь мы тоже устроим себе каникулы, – улыбнулась тётя. – Надеюсь, Текиле понравится море, – добавила она.
Когда за тётей закрылась дверь, в комнате сделалось непривычно пусто.
«Не будет больше танго, останется только шуршание таблеток», – подумала Сабина, и ей стало зябко.
Вопреки многочисленным претензиям к членам своей сумасшедшей семьи, она вдруг затосковала по Петру, вечно таскающему у неё резинки для волос, по Павлине с её безумными этническими ожерельями, по сборищам всех этих странных людей, которые, один раз побывав в доме номер тринадцать на улице Конец Света, приходили сюда снова и снова, уже как близкие друзья, а с ней разговаривали, будто она взрослая, и втягивали её в споры об искусстве (чему она так сильно сопротивлялась)…
Сабина встала, надела свои неубиваемые джинсы и рубашку и на цыпочках отправилась в мастерскую.
Несмотря на поздний час, из-под закрытой двери просачивался свет.
Сабина заглянула в замочную скважину и обомлела. У мольберта стояла Баба Грошенька в заляпанном краской фартуке Павлины. В одной руке у бабушки была палитра с красками, в другой – солидных размеров кисть, и она рьяно покрывала холст яркими пятнами.
– Ничего себе! – прошептала Сабина и на цыпочках ретировалась обратно в свою комнату.
Из ящика стола вытащила альбом для рисования вместе с тонким чёрным фломастером и принялась набрасывать. Нарисовала Петра с его птичьим носом, Павлину с птицей-страшилкой на плече, Текилу, истребляющего очередной ботинок, Бобика с ногой в гипсе и много-много разных сцен из жизни на улице Конец Света.
Когда небо над рекой слегка посветлело, Сабина вернулась в кровать.
«Наверное, это у нас семейное», – подумала она, закрывая глаза.
На следующий день, после завтрака, как только Баба Грошенька ушла проверить, в полной ли безопасности жилище Ксаверия, Сабина отправилась в мастерскую. Но все следы тайной художественной деятельности Бабы Грошеньки исчезли.
Сабина заглянула в каждый уголок, в каждый закуток, но ничего не нашла. Только фартук, который ночью был на Бабе Грошеньке, висел перекинутый через козетку Мастера-Ломастера.
«Я непременно должна рассказать Бобику», – подумала Сабина. Но его телефон сначала очень долго был занят, а потом просто не отвечал.
– Ну и ладно, – сказала Сабина самой себе.
Прошлась по пустой квартире, в которой были слышны только тиканье старых часов и доносящиеся из-за окна крики крачек.
«Теперь здесь воцарится тишина и покой», – подумала она уныло.
Из задумчивости её вырвал стук по батарее – это Ведьмалиновская воспользовалась «домовым телефоном».
Сабина неохотно подняла себя с кресла и пошла вниз.
Дверь в квартиру