А к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град.

То моя дорожка призамешкалась,

А я ехал-то дорогой прямоезжею».

Говорил ему, осердясь, Владимир-князь:

«Ай же ты, мужичище-деревенщина,

Завираешься ты, мужик, в глаза насмехаешься.

На дороге прямоезжей у города Чернигова

Нагнано силы многое множество,

Тех ли поганых татаровей,

Нет пути ни пешему, ни конному.

А у той у Грязи у Черноей,

У той речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Залег дорогу Соловей-разбойник Рахматов сын».

Говорил ему тогда Илья Муромец:

«Ай же ты, Владимир-князь стольнокиевский!

Соловей-разбойник на твоем дворе».

Тут Владимир-князь выходил на свой широкий двор,

И выходили с ним князья-бояре,

И все русские могучие богатыри,

Самсон-богатырь Колыбанович,

Сухман-богатырь Одихмантьевич,

И семь-то братьев Сбродовичей,

Всего их у князя тридцать богатырей,

Посмотреть Соловья-разбойника.

Подходит он, Владимир, к Соловью-разбойнику,

Говорил он Соловью таковы слова:

«Засвищи-ка, Соловей, по-соловьиному,

Зашипи-ка, змей, по-змеиному,

Зрявкай, зверь, по-туриному!»

Говорил Соловей-разбойник Рахматов сын:

«Не у тебя я сегодня, князь, обедаю-кушаю,

Не тебя я и послушаю,

Я обедаю у могучего богатыря Ильи Муромца».

Говорил тут Владимир-князь Илье Муромцу:

«Ай же ты, Илья Муромец!

Прикажи Соловью засвистать по-соловьиному,

Зашипеть ему, змею, по-змеиному,

Зрявкнуть ему, зверю, по-туриному;

Верно ли про него слава идет».

Взял Илья Муромец Соловья из тороков:

«Засвищи-ка ты, Соловей, не в полный свист,

А вполсвиста,

Закричи-ка ты, Соловей, не в полный крик,

А вполкрика».

Ослушался Соловей Илью Муромца,

Засвистал, злодей, в полный свист,

Закричал, собака, в полный крик.

От того свиста маковки на теремах покривилися,

Окошечки стекольчатые рассыпалися,

Князья и бояре все на пол пали, окарачь ползают.

Владимир-князь едва жив стоит,

Куньей шубонькой укрывается.

Говорил тут Владимир стольнокиевский:

«А и ты гой еси, Илья Муромец, сын Иванович!

Уйми ты Соловья-разбойника;

А и эта шутка нам не надобна».

А и садился тут Илья Муромец на добра коня,

И он вез-то Соловья да во чисто поле,

Бросал Соловья на сыру землю:

«Полно тебе слезить отцов-матерей,

Полно тебе вдовить молодых жен,

Полно тебе сиротить малых детушек!»

И срубил Илья Соловью-разбойнику буйну голову.

Сам говорил Владимиру-князю таково слово:

«Уж ты, Красно Солнышко Владимир-князь,

Тебе надо ли меня, Илью Муромца,

Принимаешь ли сильных могучих богатырей

Служить тебе, Красно Солнышко, верой-правдою,

Беречь от беды твой стольный Киев-град,

Беречь Русь нашу от невзгодушки,

Басурманам татаровьям на устрашение?»

Отвечал Владимир стольнокиевский:

«Надобны мне сильны-могучи богатыри».

И говорили тут все богатыри русские:

«Будь же ты, Илья Муромец, нам больший брат!

Держим мы на тебя надежу великую,

Будь-ка ты граду Киеву у нас защитником!»

Тут побратался Илья Муромец с богатырями киевскими,

Стал он у них больший брат.

Три поездки Ильи Муромца

Старина девятая. Новые подвиги Ильи Муромца. Освобождает три дороги, которые символизируют опасности и соблазны, подстерегающие богатыря на его пути.

Заскучал Илья Муромец в граде Киеве,

Не ест, не пьет на пиру у князя Владимира,

Поехал он из Киева в чисто поле

Поискать себе дела богатырского.

Едет Илья Муромец в чистом поле

И увидел он бел-горюч Алатырь-камень.

От того камня три пути-дороженьки широкии.

А на камне написано:

«В первую дорогу ехать – убиту быть,

В другую дорогу ехать – женату быть,

В третью дорогу ехать – богату быть».

Стоит Илья, головой качает, удивляется:

«Сколько лет я в чистом поле езживал,

А такого чуда еще не наезживал.

Для чего мне ехать, где богату быть?

Нет у меня молодой жены,

Некому тратить золотой казны.

Для чего мне ехать и где женату быть?

Молоду жену взять – чужа корысть,

А старую взять – на печи лежать,

На печи лежать, киселем кормить.

Поеду-ка я, добрый молодец,

Тою дороженькой, где убиту быть».

Едет Илья не день, не два,

Проехал Корелу проклятую,

Не доехал до Индии до богатоей,

И наехал он на грязи смоленские.

Стоят там сорок тысяч разбойников,

Те ли ночные тати-подорожники.

Хотят отобрать у него добра́ коня,

Отнять у него платье цве́тное.

Говорит им Илья Муромец сын Иванович:

«А гой же вы, сорок тысяч разбойников

И тех ли татей ночных подорожников!

Да на что вам бить меня, старого?

Уж вам снять-то с меня нечего,

Только ведь на мне сермяжка серая,

Одна пола во пятьсот рублей,

А другая пола во тысячу,

А всей сермяге и цены-то нету.

У меня ведь золотой казны не случилося,

Только казны с собой сорок тысячей,

Еще крест на груди да во пятьсот рублей,

Да шелом на главе сорока пудов,

Сорока же он пудов во пятьсот рублей,

А сапоженьки на ноженьках семи шелков,

Да семи они шелков во семьсот рублей.

Есть еще у меня только добрый конь,

На коне есть седелышко черкасское,

То не для красы, братцы, не для басы —

Ради крепости богатырскоей,

Чтобы можно было сидеть добру молодцу,

Биться-ратиться во чистом поле.

Есть еще на коне уздечка тесмяная,

И во той уздечке тесмяноей

Зашито ведь по камешку по яхонту,

То не для красы, братцы, не для басы —

Ради крепости богатырскоей.

Там, где ходит-гуляет мой добрый конь,

Ходит он среди ночи темныя,

Видно его за пятнадцать верст.

А еще-то у моего коня доброго

Промеж глаз насажен камень тирон,

То не для красы, братцы, не для басы,

Для ради осенних темных ноченек,

Он за тридцать верст как светел месяц печет,

Тому каменю и цены-то нету».

Вскричал тут атаман разбойников громким голосом:

«Что ж вы, ребятушки