Когда на улице сыро, деда носит вязаную жилетку. А на улице сыро почти всегда, поэтому и жилетка почти всегда — на деде. За крупные нитки, толщиной с мои пальцы, зацепился значок. Это маленький велосипед, и деда с ним никогда не расстаётся. Значок много значит для деды.

Вчера, когда мы жарили макароны с сыром на сковородке, положив сверху каждой тарелки по большой лопате салатного листа (потому что мама просила нас есть больше овощей и зелени), деда рассказал мне историю значка. Я старалась запомнить каждое слово! Поэтому скорее слушайте.

Когда-то деда был совсем маленьким. Почти как я, только он был мальчиком. Уже тогда он жил у моря! И летом, и зимой, и в субботу, и когда деда шёл в школу, волны щекотали и кусали берег, прятавшийся под водорослями, и дедушке тоже было немного щекотно и весело. Днём деда купался в море, или сидел на пляже и разглядывал волны и барашков, или уговаривал соседа-рыбака взять его с собой в лодку, полную салатных от тины и времени сетей. Делать у моря всё проще — и читать учебник, и учить таблицу умножения, и драться.

Это было днём, а по ночам, перед сном, деда слышал, как море шумит и плещется. Ведь его дом стоял на самом берегу. Маленький деда затихал на подушке, всматриваясь в зелёную, тёмную от ночи штору, пытался разобрать слова, которые произносили волны, и очень быстро засыпал.

И вот однажды — летом, среди ночи — он проснулся, потому что море стихло. Море больше не шумело, не шуршало и не билось о берег. Деду разбудила тишина.

Сперва он выглянул в окно, чтобы посмотреть, что случилось. Потом выбежал на улицу. Море исчезло! Зелёное летнее небо висело одеялом. Оно увидело деду, его испуганный взгляд, большие круглые глаза, но только развело руками, пожало плечами и повернулось на другой бок спать дальше. Мол, ничего не видело, ничего не знаю. Я — небо, я сплю. Пляж тоже молчал, ветер застенчиво покачивал листьями на платанах и развалившимися щупальцами салатных водорослей. Словно глубокая тарелка, берег стоял без моря. И ещё зачем-то молча светила луна.

Вот вы бы что сделали, оказавшись ночью на берегу пропавшей речки или озера? Я бы заплакала. А мой деда даже носом не шмыгнул. Он подбежал к лежакам, вышкам спасателей и замкам из камней, оставшимся на пляже с вечера, потрогал высохшие камни в ярком мху, почти светящемся в темноте, понюхал песок, поискал следы, приложил ухо к земле и решил найти море, пока весь город не проснулся и не расстроился. Вот таким смелым был мой маленький деда!

Но куда море могло деться? Кто мог видеть, как оно пропало? Сторожа на пляже не было, спасатели вечером закрывали ставни избушки на пляже и уходили домой. Деревья за домиками на берегу сонно покачали кронами — они ничего не видели. Но в домике в начале дединой улицы, в самом маленьком и с живой изгородью вместо забора, жил музыкант. У музыканта была бессонница, и он часто не спал по ночам. Деда подумал, что он наверняка что-то видел или слышал.

В окошке музыканта горел свет и звучала тихая музыка. Кажется, это была репетиция новой мелодии для концерта — она, словно шелест ветра между веточек зелёной, только выпустившей листья ивы, щекотала бока окну и раскачивала романтичные шторы. Деда заглянул в дом и попросил музыканта его впустить. Тот, конечно, удивился, отложил скрипку в сторону и открыл деде дверь. Музыкант спросил, хочет ли он чаю или конфет, а потом спросил, почему деда не спит в своей кровати в такой час. На часах была ночь.

Музыкант был растерян, очень мил и совсем не знал, как разговаривать с детьми. Но деда ему помог: он ткнул пальцем в окно, в место, где ещё недавно плескалось море, а теперь остались только мокрые салатные водоросли.

— Я проснулся от тишины, — сказал деда.

— Так-так, — заволновался и закружил по комнате музыкант. — Я тоже почувствовал что-то неладное.

Деда начал кружить по комнате за музыкантом.

Небо за окном бледнело, перекатываясь на другой бок. Музыкант поправил ему зелёное одеяло, высунув руку в окно, и звонко стукнул себя по лбу:

— Да я! Да я же… я же слышал, как море выпили!

Деда врезался в спину музыканта и от удивления даже рот открыл.

— Выпили море?

— Да-да! Выпили. Я ещё подумал, что это вредно для здоровья — столько солёной воды, рыбы, кораблей и никакой зелени, но… снова увлёкся… своей мелодией.

Вот это да! Деда сразу всё понял. Море выпил великан Стёпа.

Я сейчас всё объясню. У меня такого в городе нет, но у деды на море жил великан — и не один, а целая великанья семья. Маму-великана звали Оля, папу-великана — Коля, старшую сестру — Света, а самого младшего великана — Стёпа. Стёпе было восемь лет, как и деде. На школьную линейку он пришёл с кустом жасмина вместо букета, но его всё равно оставили учиться в первом классе на второй год.

«Он был такой большой, что и в десятый класс не поместился бы, но совсем не умел читать и писать, — объяснил мне деда. — Поэтому наш Стёпа рисовал буквы в прописях, сидя в школьном дворе и положив огромную рыжую голову на подоконник. Ему было плохо слышно учительницу, и он громко сопел от скуки. Ещё иногда, когда в школьном дворе не было физкультуры, он рисовал огромным мелом классики или разметку для футбольного поля. За это его очень любили все мальчишки».

Для него в салатный даже покрасили стену школы — чтобы он мог писать под диктовку предложения и делить в столбик. Но часто на ней появлялись рожицы и просто имя великана — Стёпа.

А ещё в носу Стёпы жили зелёные, жёлтые и янтарные сопли — они клокотали и гудели, почти как море зимой или пароходы, когда приближались к берегу. И когда Стёпа простывал, его просили отодвигаться от окна. Ведь если бы он даже чуть-чуть чихнул, весь класс сдуло бы ветром, а парты и доски заляпало бы салатной слизью. И это было бы ужасно.

Мой деда знал, где искать великана, чтобы вернуть море на место. Нужно было проехать весь пляж до Тонкого мыса, забраться на одну из острых скал в большую пещеру — там Стёпа прятался от родителей, если его наказывали за двойки и он решал