— Лося бы посмотреть…

— И вообще…

Старый учитель кинул взгляд в сторону настороженно притихших юннатов.

— Думаю, что гостей следует принимать более вежливо. Почему бы и не показать? Лосенок-то ведь не краденый.

Слово учителя — закон. Широко распахнулась калитка. Смущенно улыбаются стражники:

— Входите, водохлебы!

Бузиновцев издавна почему-то так прозвали, они к этому привыкли и не обижались.

— Вот так бы сразу, гречкосеи…

Боровские — давние «гречкосеи», они на это также не в обиде.

— Харитон! — окликнул Андрей Иванович. — Когда посмотришь и нагуляешься, зайди…

Харитон с готовностью кивнул головой. Учитель направился в дом, а экскурсанты — к калитке зоопарка.

Боровские знали, что и в каком порядке показывать. Покажешь главное, а на остальное и смотреть не захотят. Увидят лосенка, а воробьям — никакого внимания. Потому и повели бузиновцев сперва в тот угол, где весело чирикали воробьи. Даже в вольере они оставались резвыми: прыгали возле корытец с водой и пищей, дрались друг с другом. Увидели посетителей — притихли. А ребят развеселила надпись над вольером: «Горобцы[2] — добры молодцы». Весело переговариваясь, гости смеялись, да и боровчане расплывались в улыбках, гордясь удачной выдумкой.

Остроумные надписи красовались на каждом вольере. О синицах написано было, что каждая из них «В бору росла — хомутом трясла». Над клеткой дятлов значилось: «Начальник телеграфа Дятел». К какой клетке ни подходили бузиновские ребята, всюду их встречали неожиданности.

Домашние птицы были представлены так. Вот стайка совсем крохотных курочек, смешных и суетливых. Они бегали за петушком, которого природа тоже не наделила ростом. В другой половине вольера жило семейство красных галаганов: наседки крупные, а петухи — настоящий гвардейский корнет. Надпись гласила: «Куры-мини и куры-макси». Были здесь и полевые курочки, пара рябчиков, целая стайка дроздов и прочей мелкой живности, которой кишмя кишат придеснянские леса. В террариуме, погруженные в спячку, замерли ужи, черепахи, ящерицы.

Возбужденные и раскрасневшиеся, перешли они в следующий отдел. Здесь были собраны обитатели нашего пояса, каждый — в сказочном теремке: мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка. Не было, правда, братца волка и медведя — не потому, что юные натуралисты боялись, как бы они не разорили теремок, а из-за невозможности добыть этих зверей в придеснянских краях.

Наконец-то приблизились к главному — к хлеву, где обитал лосенок. На двери красовался плакат: «И такое повелось — в этой хате живет ЛОСЬ».

Хозяева зоопарка с какими-то особенными предосторожностями, с таинственным выражением на лицах медленно приоткрыли дверь. Сперва заглянули в хлев сами, а уж потом, отступив, пригласили гостей.

— Смотрите не сглазьте! — предупредили шутя.

— У нас глаз хороший.

— А кто вас знает…

Разговоры сразу утихли. Бузиновцы рассматривали лесное чудо.

Лосенок уже освоился, вел себя спокойно. Видимо, чувствовал он себя здесь неплохо. В кормушке полно сена и осиновых веток, тут же куски хлеба и кочан капусты. Сразу было видно, что лосенку отдавалось во всем преимущество. Может быть, потому, что его считали больным и хотели, чтобы он скорее поправился. Рана на ноге затянулась черным струпом, уже, наверное, не очень болела, и лосенок хоть и прихрамывал, но ходил по хлеву и даже пытался выскочить на волю. Чтобы этого не случилось, юннаты приладили деревянную загородку.

Припав к загородке, Харитон не сводил глаз с животного. Он видел лосей в кино, на картинках. Как-то раз они забрались в огород Горопахов, но разглядеть их тогда было трудно, а здесь — вот он, живой лосенок! Он был не похож на того рогатого красавца, которого Харитон видел на картинках. Тот — богатырь. Голова большущая, горбоносая, уши длинные прижаты, волнистая борода чуть ли не до колен, на спине массивный горб, а ноги длинные, мощные — с таким лучше в поединок не вступать, не испытывать силу раскинутых в стороны ветвистых крепких рогов.

Да, взрослый лось — это силища!

В боровском живом уголке жил пока что не лось, а лосенок, чем-то схожий с двухгодовалым теленком, но и отличающийся от него. У него такая же, как и у взрослого лося, большая, продолговатая, горбоносая голова, длинные уши и круглые глаза, горб на спине еще мало заметен, но все же горб… Рогов нет, но ноги довольно сильные, копыта острые, под такие лучше не попадать…

— Что вы собираетесь с ним дальше делать? — спросил Харитон, налюбовавшись животным.

— В супе сварим, — отшучивались ребята.

— Нет, серьезно!

— А ты как думаешь?

— Пусть растет. Чтоб рога были…

— Будут. Кормим до отвала, и ветеринар консультирует.

Харитон это молча одобрил. Правильно, нужен и ветеринар и корм хороший! Но тут же забеспокоился:

— А когда подрастет да хлев разломает?

Юннаты ответили не сразу, стали тревожно переговариваться. А гости решительно поддержали Харитона:

— Ясно — раскидает…

— Ого! Что ему хлев, лось — это ж гора.

— Говорят, еще слон такой сильный…

— Ты бы с танком сравнил…

— При чем тут танк?

— Эти боровчане как скажут…

— А бузиновцы как сморозят!..

Незлобивая перепалка вскоре погасла.

Дверь хлева закрылась.

— Пусть отдыхает! Он ведь еще не совсем поправился.

Гости не обиделись — насмотрелись. Стояли посреди двора — что бы такое еще поглядеть? Больше ничего не было — ведь не государственный зоопарк, а школьный живой уголок. Бузиновцы хотя и были довольны увиденным, все же кольнули:

— И это все?

Обиделись хозяева зоопарка:

— Если мало, поезжайте в Киев!

— Или в Москву!..

Упрямые бузиновцы дерзко заявили:

— И поедем!

— Скатертью дорога!

— А к нам больше — только суньтесь!

— Подумаешь, знатоки фауны!

— Вот болтуны!

Боровчане хоть и сердились, но помалкивали — не по собственной воле впустили, Андрей Иванович велел. Бузиновцы втайне завидовали, потому и злились: такая же школа, такое же село, такие же учителя и ученики, а тут — лось, зоопарк, в Бузинном же — только старый Бровко стережет возле школьной сараюшки дрова.

За гостями захлопнулась калитка. С минуту они потоптались возле нее, сожалея, что напрасно поссорились с хорошими ребятами, но делать нечего — направились к баркасу.

Харитон попросил:

— Подождите меня немножко, к дедушке загляну.

Сам не свой от волнения, он только в последнюю минуту решил, что зайдет, а то все колебался: идти или не стоит? Было стыдно, что так невежливо обошелся он с дедушкой, когда тот приезжал в Бузинное.

Бузиновские «мореходы» вернулись к баркасу, на всякий случай привязанному прочной цепью к раките, осмотрели посудину, вычерпали воду, просочившуюся через днище, приладили в уключинах весла, развернули газету с пирогом, стали подкрепляться.

— Колумбасу не оставим. Он там, наверное, чаи гоняет с учителем.

— А если нет? Отощает наш Колумбас…

— Ну, так оставь тот подгорелый кусок. Съест, ничего с ним не сделается…

— А почему бы тебе не взять горелый? Видали такого