Все действительно страшно запуталось.

* * *

– Алина, прости, у меня что-то с мелкой случилось, – Зоя выглядела взволнованной и смущенной. – Из полиции позвонила сейчас, представляешь? В жизни ничего подобного не было.

В четверг на первую половину дня они запланировали визит к Олегу Евгеньевичу Кравченко, тому самому, что возглавлял следственную группу по делу Сфинкса больше четверти века назад, а потом отправил под суд и в дом умалишенных некоего Швеца. Ехать решили вдвоем: Адахамжон был действующим сотрудником полиции, и в его присутствии разговор, в котором планировалось коснуться тем деликатных, мог и не состояться. Алина сделала пару звонков кое-кому из старых знакомых, заручившись рекомендациями, и договорилась о встрече с самим Кравченко; Зоя раскидала все срочные дела на другие дни, и вот теперь, едва переступив порог офиса, уже была вынуждена мчаться на выручку младшей сестре. Ей было одновременно тревожно и очень обидно.

– Засранка мелкая!

Алина заверила подругу, что непременно расскажет ей все в подробностях сразу же, как выйдет от Кравченко, и заставила пообещать, что та непременно обратится за помощью, если ситуация у сестры окажется действительно серьезной. Она подбросила Зою до отдела полиции на Пушкинской, а сама неспеша отправилась через город на север.

Кравченко жил на Удельной. Алина медленно ехала по узким пустынным улочкам, которые в этих местах назывались проспектами; колеса казавшегося здесь чужаком черного BMW шелестели по мягким и влажным лоскутным коврам из огненно-рыжих, коричнево-бурых и сумрачно-красных листьев, опавших с простирающих друг к другу толстые ветви почерневших старых деревьев. Слева и справа тянулись то кирпичные пятиэтажки, то двухэтажные домики с подслеповатыми окнами, осыпающимися ступенями крылец и заросшими палисадниками, огражденными погнувшимися темными металлическими решетками, на прутьях которых дрожали капли воды. Алина смотрела по сторонам и думала, что есть такие дома, в которых можно только стареть. Они тихие, теплые и уютные, как добрые бабушки, но если поселился тут, то уже всё. В такие дома не водят женщин из баров. Тут во дворах всегда много голубей и котов, а на окнах алоэ. Дети должны уезжать отсюда как можно скорее, иначе не повзрослеют, а станут маленькими и тихими, как грибы, старичками.

Алина свернула во двор. На усыпанной листьями и поросшей сорной травой площадке у дома стояли две старые скамейки-качели на толстых цепях. Машин на подъездной дорожке у дома почти не было, лишь ржавели одинокие «Жигули», да стояла «Газель» с логотипом строительного магазина, за которой и припарковалась Алина.

Бывший следователь по особо важным делам жил в небольшой двухкомнатной квартире на третьем этаже серого кирпичного пятиэтажного дома. Он был совершенно седым, но обладал вполне крепким рукопожатием, быстрым и цепким профессиональным взглядом, впечатления угасающего осенью жизни пенсионера не производил, но, напротив, источал ощущение здоровой бодрости и в целом был похож на такого деда, к которому внукам нравится приезжать на каникулы в гости. В квартире пахло скромным благополучием, чистотой и совсем немного котом.

– Здравствуйте, здравствуйте! Я Олег Евгеньевич, очень приятно! Это Аглая Романовна, моя супруга! Вот тапочки у нас тут, проходите… Может быть, чаю?

Алина ответила, что от чаю бы не отказалась. Аглая Романовна, невысокая миловидная женщина с добрыми глазами, отправилась в кухню; Кравченко провел Алину в маленькую дальнюю комнату, служащую, по всей видимости, кабинетом, и ушел помогать супруге. Алина села в низкое кресло, накрытое пестрым пледом, и стала ждать.

Было тихо. Где-то торопливо тикал будильник. На книжных полках к разноцветным бумажным и кожаным корешкам прислонились грамоты в рамках: второе место в межведомственных соревнованиях по стрельбе, отличник боевой и политической подготовки, наградной лист к медали «Ветеран следственных органов», еще один – к знаку «За службу закону», благодарственное письмо от фонда «Фивы» за участие в благотворительной деятельности; здесь же располагались высокий серебристый кубок и позолоченная статуэтка стрелка, сжимающего обеими руками пистолет, с основания которой на красно-сине-белых лентах свешивались большие спортивные медали. Зашуршала, приоткрываясь, дверь: в комнату бесшумно вошел долговязый и довольно уродливый кот, совершенно голый, со сморщенной, как у летучей мыши, мордой. Он прокрался вдоль стены и уселся, настороженно глядя на Алину.

– Это Юрка, – сообщил Кравченко, входя с подносом в руках, на котором стояли две чашки, сахарница и вазочка старомодных конфет в разноцветных бумажках. – Он страхолюдный, но давно кастрированный и совершенно безвредный. Правда, и пользы от него тоже нет никакой. Итак, о чем вы хотели поговорить?

Чай был прозрачным, конфеты немного засахарились, и в целом обстановка располагала к просмотру старых семейных фотоальбомов, но никак не к воспоминаниям о жестоких убийствах.

– О деле Сфинкса. Если конкретнее, то о том, как вам удалось найти и арестовать Швеца.

Алина смотрела внимательно. Кравченко, конечно, вскинул брови, но ей показалось – нет, она была почти уверена, – что на самом деле он не удивлен.

– Вот как, значит, дела давно минувших дней кому-то еще интересны… – Он побарабанил пальцами и смахнул ладонью что-то невидимое с совершенно пустого письменного стола. – Ну, если говорить про Швеца, то в чем-то нам тогда повезло, а в чем-то это был результат обычной, системной следственной деятельности – так ведь всегда получается, труд и немного удачи. Нашей группе дело Сфинкса передали в 1988-м, после истории с самооговором Чагина, когда общее число жертв уже перевалило за сотню: асфиксия, откус мягких тканей, соль, странное расположение трупов на местах происшествий… В том году мы не преуспели, собственно, как и наши коллеги до нас: не было ни зацепок, ни следов, ни свидетельских показаний. После пяти эпизодов мы поняли, что Сфинкс снова пропадет на пять лет, и готовились к его возвращению, но были совсем не готовы к тому, что через пятилетку все перевернется с ног на голову. В 1993-м многие из тех, с кем мы начинали, ушли из органов: кто-то в бизнес рванул, кто-то в криминал, кто-то вообще уехал прочь из страны. Сотрудников не хватало, криминалисты и судебно-медицинские эксперты были загружены сверх всякой меры. Вокруг творилась какая-то страшная, кровавая чехарда и неразбериха, так что два тела жертв Сфинкса так и не были обнаружены – а они наверняка были! – и то, что он опять исчез на пять лет, мы поняли только в июне, когда очевидно закончился его охотничий весенний сезон.