Куда Рекс Аллен упрятал эту старую посудину, на которой хорошо гонять по болотам?

Здоровенная лодка, глядишь, подведет, но это не значит, что ее надо списывать в утиль. Может пригодиться, например, когда на озере лед… Харди знает, как это работает. Когда на озере ледяная кашица, глиссеру цены нет, будто он для подобных условий и создан. Но когда лед схватил озеро намертво, руль работать не будет. Если на борту двое, один действует как балласт: надо повернуть направо, вес тела он переносит на правую сторону. Но про торможение можно забыть.

Вообще-то время сейчас хорошее, если оно у тебя есть и если на тебе теплая одежда, но в бытность шерифом Харди обычно оставлял глиссер в окружном гараже на всю зиму. Разъезжать по снегу – для этого есть ратрак Лонни. А если надо с середины озера вызволить конькобежца, который повредил колено, у кого-то в городе обязательно найдется снегоход.

Харди снимает правую перчатку, сквозь слои одежды тянется за сигаретами.

Вытряхивает из пачки одну, подхватывает ее губами, чуть щурится, когда огонек спички оказывается рядом – скорее предвкушая затяжку, а не от боязни обжечься, – ветер задувает огонек, почти не дав ему вспыхнуть.

Первая затяжка всегда самая сладкая.

Харди растягивает удовольствие, тепло расползается по легким – то, что надо.

Он выдувает дым крепкой струйкой, будто о чем-то задумался, что-то прикидывает, но это неправда. Что там старикам прикидывать? Их дело – сидеть на скамейке в жуткий холод, потягивать свои «палочки смерти» и глядеть на лед, на туманные очертания неизвестно чего.

Харди смотрит секунд десять и понимает: это не просто туман. На озере кто-то есть.

– Это еще что?.. – со скрипом выжимает из себя Харди, и сердце согласно подскакивает.

Может, так конец и приходит? Не лошадь топчет тебя до смерти, а какой-нибудь жнец берет за руку и уводит за собой?

Возможно, сначала чиркнув тебе по горлу.

Или, может быть, такую версию выстраивает твоя умирающая душа? Придавая смерти какой-то смысл? Может, Харди просто хватил удар? Или это инфаркт?

– Давай, – говорит он фигуре на озере, чьи очертания стали более внятными, – иди сюда. Что это она машет руками, будто на зимней Олимпиаде?

Что за предсмертное виденье, мать его?

Харди подается вперед, надеясь, что картинка станет четче: да, ему не привиделось, руки маятником ходят взад-вперед, и эта форма, этот человек, это непонятно что явно движется ему навстречу.

Что-то в движении его смущает. Поначалу Харди думает, что это конькобежец, хотя время суток не самое подходящее, а потом понимает: лыжник! И качает головой: ну дела!

Какому-то идиоту буран нипочем – встал на лыжи и пошел. В белой куртке и штанах, все как положено. Даже шлем белый, будто нарочно: если, не дай бог, что-то случится, попробуй его найди.

Харди снова затягивается, чуть повернув голову в сторону, но держа лыжника в поле зрения.

Тот катит прямо к пирсу, вовсю машет палками. Добравшись до места, чуть пригибается, как пришедший к финишу горнолыжник: из рюкзака торчит что-то длинное, и не пригнуться невозможно. Этот идиот, кто бы он ни был, проезжает под перекладинами пирса, берет влево и соскальзывает на берег, почти прямо перед Харди, подталкивает на шлем фиолетовые очки-консервы. Не для того, чтобы посмотреть на Харди, который замерзает тут до смерти, нет: он оглядывается, будто его кто-то преследует, с довольным видом смотрит на дорожку, которую только что проложил.

Харди видит: из рюкзака торчит изящный лук. И тетива по какой-то дурацкой причине даже натянута.

– Эй! – окликает лыжника Харди.

Тот вздрагивает, быстро оборачивается… вот, блин.

Это же учитель истории, черт его дери!

Все правильно, никому из Айдахо такая дурость и в голову не придет: кататься на лыжах по озеру в буран, какого не было последние пятьдесят лет.

– Шериф, – говорит мистер Армитедж и приветственно поднимает левую руку.

Клод Армитедж до сих пор зовет Харди именно так. Всякий раз, когда подходит к нему с просьбой дать интервью и всякий раз уходит с пустыми руками.

Харди снова затягивается.

Армитедж отставляет в сторону палки и рукой в перчатке указывает на скамейку рядом с Харди. Харди пожимает плечами.

Армитедж садится. Дышит тяжело, но на лице довольная улыбка, когда снимает шлем и плюхает его на скамейку между ними, на глаза спадают длинные, песочного цвета волосы.

– Вид у вас, как у кота, который только что слопал канарейку.

Харди протягивает учителю пачку сигарет, которые наверняка примерзли к перчатке.

Армитедж смотрит на озеро, будто, перейдя его на лыжах, стал его хозяином.

Харди все равно невысокого мнения об учителе истории.

Не потому, что он не Медведь, но… как можно преподавать историю штата, если ты в этом штате даже не родился? И приехал бы он сюда вообще, не случись тут «Бойня в День независимости»?

Харди уверен – это временщик. Нет, хуже – просто турист. Турист, у которого по случайности есть диплом учителя, и вот подвернулось свободное место в старших классах. Дети его не интересуют. Ему щекочет нервы то, что произошло здесь, возле этого самого пирса.

Харди знает: новый учитель истории пишет книгу, ага.

С одной стороны, к тому времени, как книга будет написана, Харди, скорее всего, уже будет с Труди. И Мелани.

С другой стороны, этот человек – просто стервятник.

Хуже… Рекс Аллен объяснил, когда однажды самолично взялся отвезти Харди наверх: Армитедж весь первый год слушаний дела Дженнифер в Бойсе просидел в зале суда, на галерке. Что-то записывал, ухмылялся, вникал в суть.

– Дать интервью готовы? – спрашивает Армитедж голосом, полным позитива и надежды.

Харди усмехается. Армитедж знает, каков будет ответ бывшего шерифа.

– Погодка не сахар, – говорит Харди, показывая подбородком на озеро.

– Ну, лед довольно прочный, разве нет? – невинно спрашивает Армитедж, пытаясь втереться к Харди в доверие.

Попытка не пытка.

– Главное – держаться подальше от дамбы.

Харди поворачивает голову, чтобы выпустить струйку дыма.

– Почему? Потому что она вернулась?

Армитедж хочет заманить его в ловушку и пристально, изучающе смотрит на Харди.

Харди не говорит ни «да», ни «нет», тогда Армитедж зубами стаскивает перчатку и медленно, будто спрашивая разрешение, тянется к пачке сигарет, припаянной льдом к перчатке Харди.

Армитедж аккуратно извлекает сигарету, достает упакованную в целлофан коробку спичек, чиркает, укрывая огонек глубоко в ладонях, как и сам Харди, даже щурится точно так же, когда дело сделано.

– Я