– Дедушка говорил, что я должна стать женой героя, – сказала Машенька.

– Но я не герой, – возразил я.

– Нет, герой, – серьезно ответила она, посмотрев мне в глаза. – Ты победил волка-оборотня.

Я подумал, что Машенька единственная, кто может в такое поверить – с прошествием времени мне самому верилось в это с трудом, – но здесь и сейчас, ночью, у камина в старинном кладбищенском домике поверить можно было во всё, что угодно.

Упоминание дедушки отозвалось тревогой. Было понятно, что раньше или позднее – причем, судя по той стремительности, с которой развивались события, в самое ближайшее время, – мне предстояло объяснить Машеньке свою настоящую цель пребывания в ее родовом имении, и то, как эта цель связана с ее дедом и с ней, ибо я не забывал о своей миссии даже посреди душевной бури и рефлексии.

Отказ Аристарха Леонидовича поделиться архивами своего отца меня несколько удивил: я не предполагал, что они представляют для него какую-то действительную ценность. Впрочем, он мог просто таким образом мотивировать меня прилагать больше усилий к поискам осведомителя, которые, будем говорить прямо, не сдвинулись с места нимало. Но у меня имелось свое представление о приоритетах, и я вернулся к исследованиям подвалов Усадьбы. Разумеется, нечего было и думать перебрать по листочку залежи бумажных архивов в разваливающихся от сырости коробках и заплесневелых сундуках, что громоздились залежами во мраке на сотнях квадратных метров заброшенных подземелий. Но могли обнаружиться знаки, указывающие, в каком направлении продолжать поиски, и однажды ночью, после отбоя, я вооружился двумя фонарями и спустился вниз.

На первый взгляд, тут ничего не изменилось, но очень скоро стало понятно, что по заполненным непроницаемым мраком и сырой духотой лабиринтам брожу не только я. Вдруг пропадали узкие проходы между нагромождениями ящиков и стеллажей: кто-то явно передвигал их с какой-то неведомой целью; оказывались обрушенными и развалившимися в бесформенные груды слипшихся, сгнивших бумаг ряды картонных коробок; в толстом слое вязкой пыли, покрывавшей широкие каменные плиты пола, появлялись смазанные следы, а неподалеку от камеры, где в беспорядке были свалены рыцарские доспехи, я увидел настоящий раскоп: несколько огромных каменных плит были вывернуты из пола и в песке под ними кто-то вырыл неглубокую яму метра в два в поперечнике. Мне доподлинно было известно, что необходимости спускаться сюда не имелось ни у прислуги, ни уж тем паче у фирсов: Римма с Сережей были завалены делами на кухне, Дуняша разрывалась между уборкой, стиркой и общими трапезами, Архип торчал на конюшне, в приятном соседстве с тайником в стойле у Буцефала. Сюда мог спускаться по случаю только Герасим, но и ему, по идее, было дело только до канализационных систем, расположенных под Западной башней, и совсем не имело смысла шататься во тьме среди осыпающихся кирпичных стен и тупиковых закутков. Однажды я отчетливо услышал звуки чужого присутствия, когда пробирался где-то под пространствами центрального холла: сначала легко прошуршали шаги, потом громко топнула по каменным плитам неосторожно поставленная нога и зашелестел тихий шепот. Я мгновенно выключил фонарь и присел. Во мраке скрывались минимум двое; впрочем, как раз скрываться они особо и не собирались, явно не подозревая, что за штабелями кое-как упакованных в картон и пленку артефактов прошедших времен притаился кто-то еще. Замелькали, удаляясь, желтоватые лучи света, потом с шумом что-то обрушилось, и снова все стихло. После этого я всегда брал на эти вылазки нож, но больше никого ни разу не встретил.

К сожалению, ничего, кроме неприятного кашля, который назойливо привязался ко мне после четвертой ночи, проведенной в подвалах, я из своих экспедиций не вынес. Единственным результатом стало то, что я неплохо изучил сами подземелья. Как я уже говорил, спуститься сюда можно было через четыре входа: в торце корпуса для прислуги, на первом этаже у спортзала, за кухней и в заброшенном сумраке цоколя Девичьей башни, рядом с лабораторией Вольдемара. Однако внизу, в подземельях под башнями, я нашел еще две крутые узкие лестницы, ведущие вверх. Вероятно, это были потайные проходы, которые позволяли из хозяйских покоев спуститься сразу в подвал, или наоборот, подняться наверх, в зависимости от нужды и случая. Сейчас эти лестницы были забраны толстыми решетками и заперты на замок. Еще две прочно закрытые двери я нашел уже непосредственно в каменной кладке наружных стен под Западным и Восточным крылом: они были цельноковаными, явно очень старинными, с одинаковыми сложными скважинами, предназначенными для необычных ключей. Если тайные лестницы в башнях я видел на архитектурных планах тридцатилетней давности, то ни дверей, ни помещений за ними ни на каких схемах найти мне не удалось. Загадочным выглядело и пространство под домовым храмом: круглое, повторяющее контуры северной террасы и аудитории, оно было свободно от старого хлама и лишено стен. Пологий купол сводчатого потолка поддерживали пять толстых каменных округлых колонн, образовавших вершины пятилучевой звезды; на колоннах были закреплены металлические крессеты для факелов, плиты пола казались чистыми и тускло блестели в луче фонаря, а в нескольких местах я увидел отчетливые царапины и неглубокие сколы.

Я предполагал, что в Усадьбе Сфинкса есть и другие закрытые двери, ведущие в помещения, не обозначенные ни на одной схеме, и точно знал, у кого наверняка есть все ключи, поэтому в пятницу после ужина наведался с визитом в казарму.

Граф по обыкновению сидел за столом и, наморщив лоб, что-то писал карандашом в черном блокноте. Напротив него Захар, почесываясь и зевая, разгадывал японский сканворд. Резеда лежал на верхней койке с книгой в строгой обложке и лаконичной надписью: «Кант. Сочинения». Петька в сакраментальной тельняшке расположился, задрав заскорузлые босые ступни с растопыренными пальцами на спинку кровати, и мечтательно вспоминал вслух:

– Раньше со шлюхами что угодно можно было делать, хоть убивать: в люк сбросил тушку, сутенеру заплатил за ущерб, да и все. Мы когда в баню их вызывали, смеха ради заставляли голой жопой на каменку сесть и до десяти считать вслух, а иначе сиськи отрежем.

– И что? – с любопытством спросил Прах.

– Так считали, а куда деться!

– А если не получалось до десяти досчитать?

– Резали! Ну а что: давши слово, держись! – захохотал Петька.

Граф поморщился, отложил блокнот в сторону, взял гитару, чуть подкрутил колки и запел приятным, хорошо поставленным голосом:

Ваше благородие, госпожа удача,

для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце

постой – не зови…

Не везет мне в смерти,

повезет в