— Немецкая разведшкола.

Ильяс от услышанного присвистнул, а Сергей, скрыв улыбку, представил, как реагировал его однокашник и коллега, если бы узнал о таинственном танке на гусеницах. Но о таком чуде техники Костров строжайше запретил распространяться.

Ильяс Азизов подержал в руках фотографию, на которой господин Витцлебен, он же Гюрза, был запечатлен сидящим на лавочке напротив дома. Передав фото Сергею, Ильяс признался:

— Он сразу показался мне странным. Во-первых, было видно, что он хорошо знает Баку. Он легко проходил узкими улочками, дворами, куда приезжий иностранец не рискнул бы и ступить. Во-вторых, в каждый из трех дней пребывания приходил к этому дому, что на фото, и подолгу сидел. Ни с кем не общался. И еще, — Ильяс виновато вздохнул. — По-моему, он засек слежку за собой, но виду не подал.

— Почему ты так решил?

— Я шел за ним метрах в 20 по одной из центральных улиц. Народу было немного. Вдруг он остановился. Я тоже. Он поворачивается, идет ко мне, стоящему неподвижно и на ломаном русском просит закурить. У иностранцев это считается дурным тоном. Я даю, но понимаю, что он меня раскрыл или, как говорят в подобных случаях, засветил, — Ильяс смолк, потом тихо произнес: — Только ты не говори об этом Гаджиеву, а то мне достанется.

— Успокойся, буду молчать. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Да и с полковником Гаджиевым мы вряд ли еще увидимся.

— Спешишь домой?

— Спешу. Мой шеф дал мне трое суток на поездку. Половину из них я уже использовал. Вот узнаю самое главное, ради чего приехал — настоящее имя этого Гюрзы — и домой.

Ильяс щелкнул пальцами, глаза его блеснули:

— Сейчас мы это выясним.

— Как?

— Поедем на Гончарную, 26 к дому, у которого просиживал твой клиент. А число 26 поможет нам в розыске.

— С чего вдруг?

— 26 бакинских комиссаров, самое известное число в Баку! — торжественно провозгласил Ильяс и звонко рассмеялся.

…Каменный дом на улице Гончарной, 26 относился к дореволюционным купеческим домам и представлял собой добротное строение, с большими окнами, но небольшими балконами, которые были почти незаметны из-за обилия зелени и цветов. Дом этот, как и близлежащие дома, был небольшим: на первом этаже располагались продуктовый магазин и обувная мастерская; на втором — проживали четыре семьи.

Выйдя из машины, Сергей и Ильяс устроились на лавочке рядом с качелями и детской песочницей и стали рассматривать дом.

— Вот ответь мне одним словом, — вдруг заговорил Ильяс. — Что ты можешь сказать о городе Баку? Какой он? Одним словом…

— Как какой? — пожал плечами Сергей. — Солнечный.

— Правильно. А еще?

— Еще — зеленый.

— Тоже правильно. А еще?

— Приморский.

— Все верно. А если речь идет о людях?

На этот раз Сергей задумался, а Ильяс, не дав ему ответить, провозгласил:

— Баку — город интернациональный.

— Это ты к чему?

— А к тому, что в доме № 26 проживает четыре семьи: художника Зейналова — азербайджанца, преподавателя университета Фишмана — еврея, врача Семенова — русского и, наконец, тренера сборной Республики по легкой атлетике Григоряна — армянина.

— Прекрасно! И к какому семейству мы отнесем Витцлебена-Гюрзу? Не случайно же он здесь просиживал.

— А вот это вопрос… — тяжело вздохнул Ильяс. — Я тогда в сентябре и подумать не мог, что нужно заниматься не только нынешними жильцами, но и предыдущими.

— Может, сходим в домоуправление?

— Хорошая идея!

…Немолодой управдом, с пышными усами и большой блинообразной кепкой на голове, олицетворял собой типичный образ кавказца тех времен. Он важно восседал за столом не первой свежести и пил чай. Услышав просьбу о жильцах дома № 26, проживавших ранее, он недовольно процедил:

— Прыхадытэ завтра. Сэгодня я занэт.

Но стоило Ильясу показать удостоверение и что-то прикрикнуть на родном языке, как "занятой" управдом буквально преобразился. Он отставил в сторону чайник и чашку, быстро поднялся и засеменил к шкафу внушительного вида, стоявшему справа от окна. Рылся в делах он недолго, и вскоре на столе лежала увесистая книга, похожая на гроссбух, в которой делали записи о проживающих жильцах. На пожелтевшей обложке на русском и азербайджанском языках красовалась надпись: "Гончарная, 26". Ильяс раскрыл книгу записи, она брала начало с 1930 года. Сейчас год 1965-й — откуда и куда вести поиск?

Задачу облегчило появление в комнате управдома немолодой, но со вкусом одетой женщины, державшей в руках хозяйственную сумку.

— Товарищ Джафаров, это безобразие! — едва переступив порог, заявила она. В доме третий день нет горячей воды. И еще: в нашей квартире у умывальника течет кран. Мы вызывали сантехника, но он до сих пор не пришел.

— Мы это кто? — пробурчал управдом.

— Гончарная, 26, квартира 3. Фишман моя фамилия, Софья Симоновна.

Услышав знакомый адрес и знакомую фамилию, Ильяс тут же показал удостоверение, представился и спросил:

— Софья Симоновна, вы не могли бы нам уделить несколько минут?

Женщина, услышав свое имя от незнакомого человека, была приятно удивлена и даже не отреагировала на утешительные слова усатого управдома: "Прыдот, прыдот, слэсар".

— Вы уж извините, но нам нужна ваша помощь, — не отступал Ильяс и, повернувшись к человеку с пышными усами, добавил: — Иди, погуляй минут пятнадцать:

Когда управдом ушел, Ильяс представил Сергея и начал расспрашивать:

— Софья Симоновна, вопрос первый: вы давно живете на Гончарной, 26?

Возможно, интерес к своей персоне, возможно, неожиданный вопрос сделали свое дело, но женщина стала энергично, с немалым артистизмом, рассказывать все, что она знала о доме, о его жильцах. О себе сообщила немного: она директор районной библиотеки; они с мужем проживают по указанному адресу с 1935 года. Муж — профессор университета, дети взрослые, ныне живут отдельно.

Сергей, молчавший все это время, подал голос:

— Скажите, а вы случайно не заметили в сентябре прошлого года человека, подолгу сидевшего на лавочке, на детской площадке?

Ответ Софьи Симоновны был более чем неожиданным:

— Не только заметила, но и знаю, кто это был.

— Кто? — Сергей почувствовал, как забилось сердце.

— Альберт Исмаилов или, как его звали в молодости, Алик.

— Вы уверены?

— Уверена. Я прихожу с работы в 6 вечера и сразу открываю окна для проветривания. В тот день пришла, открыла, смотрю: сидит на скамейке человек, причем вид у него какой-то отрешенный. Что-то знакомое было в нем. А когда он ненадолго снял темные очки, я уже не сомневалась, что это Алик Исмаилов, только сильно изменившийся. Он жил в нашем доме до весны 1938-го, пока не арестовали его отца.

— А что с отцом?

— Он был директором мебельной фабрики. На фабрике случился пожар, Джавада