Он так и сказал «в ажуре», как будто речь шла о бухгалтерской операции, в которой он должен был свести баланс.

– Мы даже смогли провести небольшой тест.

– Что за тест?

– Например, роман Лаукмана у меня на стеллаже, – объяснила Элиза. – Он там был лишь для того, чтобы я могла посмотреть, как ты на него среагируешь.

– И как я среагировал?

– Как человек, который абсолютно ничего не знал про Лаукмана.

– На тот момент так оно и было.

– Мне до сих пор непонятно, как ты до этого дошёл, – сказал Маркус немного обиженно.

– Всё по порядку. – Вайлеман не собирался подражать тону своего сына, но теперь, когда получилось именно так, он обрадовался его раздосадованной реакции. – То есть вы всё это время мной манипулировали?

– В твоих интересах. Пока мы наперёд знали о твоих следующих шагах, мы могли позаботиться о том, чтобы ты ничего не нашёл. Так мы тебя контролировали.

– И ты, Элиза, меня всё это время обманывала.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Ты отправила меня в квартиру Дерендингера…

– …потому что у нас было достаточно времени, чтобы подготовить её, да. К сожалению, недостаточно основательно. Промашка с учебником по шахматам и фотомонтажом не должна была иметь место. Наши люди не сообразили, что в ней спрятано послание. Тут Дерендингер оказался хитроумнее нас.

– А мужчина на лестнице?

– Всё для того, чтобы отпугнуть тебя.

Вайлеман подумал и потом помотал головой, не соглашаясь.

– Всё равно до меня не доходит, – сказал он. – Без твоей помощи я бы даже не догадался, что фотография Авербаха смонтирована.

– О фотографии я до этого ничего не знала, – сказала Элиза. – Мне пришлось импровизировать.

– И ты сделала это превосходно!

Для Вайлемана всё ещё было удивительно, как внезапно Маркус из важного шефа отдела смог превратиться в восторженного влюблённого.

– Но ты могла бы просто промолчать. Тогда бы я продолжал считать фото подлинным и в какой-то момент просто забыл про него.

– Не притворяйся глупее, чем ты есть, – сказала Элиза. – Ты хороший журналист. Немного, может, старомодный, но основательный. Рано или поздно ты бы заметил, что в этой картинке кроется нечто большее, чем просто память о каком-то сеансе одновременной игры. Ты бы и без меня пришёл к мысли, что есть такие программы, как Face Match. И было всё же лучше, чтобы мы сами послали тебя к Лойхли. Так мы могли подготовить его к твоему посещению.

– И потом сказать мне, что больше не имеет смысла продолжать расследование. Потому что он так убедительно разыграл передо мной сенильного придурка.

– Да, именно.

– Какого чёрта ты потом всё равно продолжал вынюхивать? – В таком тоне Маркус, должно быть, распекает своих подчинённых, которые выполнили задание не в точности по его инструкциям. – Зачем ты опять поехал к Лойхли? Чисто из упрямства?

– Потому что я получил новую информацию.

– Какую такую информацию?

– Такую, что тринадцать – это не двенадцать. – Даже в своей безрадостной ситуации Вайлеман не мог лишить себя удовольствия торжества. Потому что Маркус и Элиза сделали именно такие лица, полные недоумения, каких он и ожидал.

Он не отказал себе в удовольствии – как он делал это всякий раз, когда рассказывал кому-нибудь про случай Ханджина – выдержать искусственную паузу перед тем, как объяснить им, как расхождение в статье Википедии навело его на новый след.

– Да уж, нехило облажались они там, в НиО, – гневно фыркнул Маркус.

Как при помощи Фишлина он пришёл к романам Цезаря Ла-укмана, в том числе и к тому, которого больше вообще не должно было существовать в природе, и какое совпадение с действительностью он обнаружил в книге Всем боссам босс.

Маркус, всегда всё контролирующий Маркус, от которого он ещё никогда не слышал ни одного крепкого слова, сказал:

– Ах ты ж паскудство! – И тут же пожелал знать, где сейчас находится эта книга. – У тебя дома её нет.

– Я надеюсь, вы навели порядок в моей квартире после того, как всё перерыли.

– Где книга?

Они ничего не знали о его вылазке в кафе Кирпичный завод. Может быть, подумал Вайлеман с внезапном порывом надежды, может, в этом был его шанс.

– Я разместил книгу у одного доверенного человека.

– У кого?

– Не полагаешь же ты всерьёз, что я тебе это скажу.

– Когда ты мог это сделать, – недоверчиво спросил Маркус. – Согласно сводке о твоих перемещениях у тебя вообще не было возможности…

– За исключением того времени, когда ты думал, что я еду в Женеву.

Маркус старался не подать виду, но Вайлеман слишком хорошо знал своего сына. Об этом тот не подумал.

– Я позаботился о том, – сказал Вайлеман, – чтоб история была опубликована в том случае, если со мной что-то случится.

Он не знал, возымеет ли действие эта угроза. Но в его положении он должен был испробовать всё.

– Я полагаю, ты блефуешь, – сказал Маркус.

– Ты сможешь пойти на риск, чтобы проверить это на деле?

Маркус не ответил.

Пат, подумал Вайлеман. Ни один ход больше не возможен.

Долгая пауза.

Может быть, я только что спас себе жизнь, подумал Вайлеман.

Все трое смотрели друг на друга, как поглядывают друг на друга в переговорах о перемирии после проигранной войны враждебные друг другу силы.

Элиза снова заговорила первой.

– С тобой ничего не случится. Для нас это главное. Мы здесь для того, чтобы помочь тебе.

– Так, как вы помогли Фишлину?

– Это был досадный промах. – Маркус сделал несчастное лицо человека, который не любит совершать ошибки и ещё меньше любит признавать их. – За это время мне, разумеется, стало ясно, что ты сам был тем человеком, который без звонка явился в Вечернюю зарю и там выдал себя за доктора Вернера Фишлина. Но поскольку, с одной стороны, было известно, что ты едешь в Женеву, а с другой стороны, мы были информированы о твоём посещении магазина подержанных товаров Брокенхаус…

– Об этом вы тоже знали?

– Маршрут твоих передвижений, – сказал Маркус снова таким тоном, как будто это была волшебная формула, которой можно было всё объяснить. – На основании двух этих фактов…

– Якобы фактов.

– Если бы ты не подкинул свой мобильник в поезд…

– Если бы ты не выслеживал меня как какого-нибудь преступника…

– Это же ничего не даст, – остановила их пикировку Элиза, и Вайлеман с удивлением обнаружил, что его обычно столь упрямый сын при ней становится совсем ручным. –