Представитель правительства.

— Могу вас заверить, что никто в кабинете не располагает достоверными данными, которые могли бы подтвердить участие иностранных разведывательных служб в финансировании или иной форме поддержки террористов.

— Иными словами, — вскакивает все тот же корреспондент, — вы хотите сказать, что контрразведка не информирует правительство или, если вам угодно, еще не проинформировала о фактах, которые находит возможным предавать гласности один из ее ответственных сотрудников?

— Ну, если вы внимательно читали его выступление, то не могли не заметить, что речь идет не о конкретных фактах, а скорее о предположениях. Это первое. И второе: правительство, безусловно, в курсе всех дел, связанных с работой наших служб безопасности. Я предвижу ваш очередной вопрос: как случилось, что руководящий сотрудник контрразведки выступает с публичными утверждениями, которые правительство… ну скажем так, не разделяет? Этот вопрос станет предметом серьезного разбирательства в самое ближайшее время. Кабинет поручил министру внутренних дел затребовать подробный отчет у шефа контрразведки. Но могу сказать заранее, что, скорее всего, речь идет о личном мнении этого господина, позволяющего себе сомнительные высказывания перед падкой на сенсации прессой. Ибо ни шеф контрразведки, ни тем более министр внутренних дел не уполномочивали его выступать с заявлениями. Кто следующий? Пожалуйста.

Обозреватель иллюстрированного еженедельника.

— Прошу извинить меня заранее, если я сейчас задам один не совсем деликатный вопрос…

Представитель правительства.

— Думаю, вы не станете утверждать, будто до вас я отвечал на исключительно деликатные вопросы (смех в зале). Прошу прощения, что перебил, продолжайте.

Обозреватель.

— Да, так вот. Получается интересная ситуация. Ответственный представитель контрразведки делает заявление, которое представитель правительства тут же дезавуирует. У любого читателя, я думаю, не может не возникнуть вопрос: что же происходит в наших институтах власти? (Шум в зале, представитель правительства пытается что-то сказать.) Подождите, я не закончил. У меня есть еще один вопрос: не случайно ли, что с этими необоснованными, как вы сами заявили, высказываниями выступает человек, который, как всем хорошо известно, является доверенным лицом оппозиции? Не есть ли это попытка поставить вас в еще более затруднительное положение накануне выборов?

Представитель правительства.

— Мне не хотелось бы сейчас отвлекаться от основной темы, ради которой мы все здесь собрались, и подливать масла в огонь межпартийной полемики. Могу добавить, что пока мы еще не получили объяснения от шефа контрразведки, и до этих пор любое официальное заявление с моей стороны может вызвать ненужные кривотолки, которые вряд ли помогут установлению истины. А теперь, если вопросов больше нет (выкрики: «Есть!»), я благодарю вас за удовольствие побеседовать с вами…

Видимо, уколы, сделанные посольским врачом, подействовали. Философ — такова была кличка раненого — впал в забытье. Заглянул Длинный, и Мулат тоже наведался. Этот забрал документы и оружие раненого. Уходя, поманил за собой Малахольного, приказал: «В случае чего… если вдруг «полипы» нагрянут, — заглянул в непонимающие глаза, — или если нас повезут к самолету, а ему станет хуже, ты пристрелишь его». — «Почему опять я? — вырвалось у Малахольного, — И почему его надо убивать?» — «Диалектика нашей борьбы, — важно ответил Мулат. — Мы не имеем права ставить под удар всю операцию ради одного человека. Если он сможет двигаться сам, он полетит с нами. Если нет, ему придется умереть. Если ты слаб, это сделает кто-то другой. Но тогда ты зря связался с нами. Может быть, тебе не успели объяснить, что наша борьба — это жертвы. Они нужны, чтобы победить. Если ты этого не понимаешь, тебе нечего здесь делать. — Внезапно он смягчился: — Пойдем выпьем кофе. Я расскажу тебе кое-что». Они пришли в приемную посла. Террорист, отзывавшийся на кличку Стратег, спал, уткнувшись лицом в спинку дивана. Длинный и Щербатый сидели у стола, о чем-то негромко разговаривая. «Кофе еще есть?» — спросил Мулат. Щербатый ткнул пальцем через плечо: «Осталось немного, только подогреть надо». Мулат подошел к кофеварке, щелкнул выключателем, повернулся к холодильнику, открыл, достал какую-то бутылку. «А как насчет чего покрепче?» — спросил он Малахольного. Тот кивнул. Мулат достал из шкафчика рюмки, наполнил их, разлил по чашечкам кофе, они выпили, и Малахольный стал слушать.

О том, как Мулат, а с ним еще четверо захватили самолет с пассажирами — человек 120 на борту было, не меньше, — потребовав от правительства страны, которой принадлежал угнанный самолет, освободить из тюрьмы четырех заключенных. В случае отказа они грозили уничтожить заложников.

Пока все это доводили до сведения того правительства, которое все еще чесалось, не зная, на что решиться, случилось непредвиденное. С одним из товарищей Мулата приключилась истерика: швырнул оружие — не могу, мол, больше, мы не убийцы, с женщинами и детьми я не договаривался воевать. Этот тип не успел закончить, о чем он там еще не договаривался, как Мулат разрядил в него пистолетную обойму. Пришлось это сделать, ибо нет ничего хуже трусов и предателей в собственных рядах.

После этого правительство быстренько согласилось отпустить заключенных. Поняли, что не на тех нарвались, что здесь слюнтяйничать не будут. Узников выпустили, после чего Мулат и его дружки вылетели в заранее намеченное местечко, куда можно было посадить самолет. Там их уже ждали с новыми документами и вывезли морем — подальше от той страны, где они приземлились.

Малахольный по газетам помнил эту историю.

— Я тебе к чему все это рассказываю, — продолжал Мулат, — могло ведь все повернуться по-другому. Допустим, дали бы мы слабину — и что бы вышло? Те четверо так бы и остались гнить в тюрьме, и мы бы сложили головы. А тут мы потеряли одного, зато приобрели новых борцов, вдобавок заслужили репутацию людей, которые не остановятся ни перед чем, если дело требует. Вот так-то.

— Послушай, — подал голос Длинный (он и его товарищ, оказывается, тоже слушали Мулата), — а кого мы следующего шлепнем, может, бабу?

— Решим, — ответил тот, — сколько их у нас?

— Человек восемь наберется.

— Напрасно отпустили эту, — подал голос Щербатый.

— А ультиматум кто бы понес? — спросил Длинный.

— Можно было продиктовать по телефону. Она бы и сделала. Икала бы от страха и сморкалась в платок. Очень бы эффектно все получилось.

— На «полипов» это не действует, — сказал Длинный и потянулся.

— А когда истекает срок очередного ультиматума? — спросил Малахольный. Выпитая рюмка подействовала успокаивающе, одна лишь мысль сверлила: неужели следующего опять поручат убивать ему?

Длинный хмыкнул:

— Через час с небольшим. Что, опять в штаны наложил?

— Оставь его, — вступился Мулат, — он свое дело сделал.

— Ага, сделал, а руки так ходуном ходили, что я боялся, как бы он кого из нас не ухлопал ненароком.

— Ну ладно, кончай ты, в самом деле, — не выдержал и Щербатый, — отвяжись от человека.