– Спасибо. – Иван решил его поблагодарить. – Будете на родине, приглашаю в гости, у меня жена печет вкусный грибной пирог, – и ни с того ни сего из глаз покатились слезы, они как будто копились все эти трудные годы специально для такого случая. Полная кадка слез, и сейчас надо ждать пока она опустеет.

– Иван, ты же солдат, крепись. – Полковник к нему подошел и положил руки на его плечи…

Через несколько минут в кабинет зашел конвойный, держа в руке чайник, другой прижимал к груди бумажный пакет. Идя к столу, сказал:

– Еще не остыл, в пакете хлеб, котлеты, повар их для себя готовил. Еще на меня накричал. А я что, сослался на вас, товарищ полковник.

– Солдатская смекалка, вот за это я и люблю простых солдат!

Полковник из чайника налил в стакан чай, развернул пакет:

– Ешь, тебе надо поправляться, как твоя рана, врач что сказал?

– Ерунда, заживет. Нельзя ли пару котлет и хлеб отнести моему другу.

– Пойдешь в камеру, сам отнесешь. Я распоряжусь, чтоб вас вместе содержали. А вообще-то отправлю на больничку, подлечитесь, здоровье поправите.

В этот момент дверь в кабинет резко открыл конвойный и с порога возбужденно проговорил:

– Начальник лагеря застрелил этого, этого, – повторяя одно слово, не находя следующего.

Полковник грозным голосом его перебил:

– Чего ты мямлишь, доложи, как положено.

– Бандеровца застрел и сам застрелился. Дежурный боится вам доложить, без вашего разрешения открыл камеру. Врач его сейчас отхаживает, оружие у него забрал, как бы чего не вышло.

Полковник тут же схватил со стола свою фуражку, идя к двери, конвойному приказал:

– Уведите арестованного, второго беглеца срочно переведите к нему в камеру. Охранять как зеницу ока. Вот так дела-а, еще два трупа, – покачивая головой, вышел из кабинета…

Иван с нетерпением ждал встречи с Остапом. Представлял, как он поделится с ним хорошей новостью: главный бандеровец Микола и хозяин лагеря оба покойники. Радости будет до потолка. Послышались шаги по коридору, прозвучала команда конвойного «Руки за спину!». Медленно тянется время, специально действует на нервы, ведь для него зэки, как и для органов власти, люди второго сорта.

Остап, войдя в камеру, дождавшись, когда конвойный закроет за ним дверь, вполголоса стал торопливо говорить:

– Вань, тебя били, кости не болят? А меня пальцем не тронули. Наверно, потом приложатся. Тебе воды дают, мне дали.

– Кому расскажи, не поверят, сам отойти не могу, как в сказочном сне побывал. Полковник угостил чаем с котлетами, правду тебе говорю. Они в пакете, покушай, а то передумает, заберет, – предложил Остапу.

– С чего он так раздобрился к врагам народа! – не веря, что чекист зэка угостил котлетами. Развернул пакет. – А ты их ел, только не обманывай.

– Конвойный помешал, забежал к полковнику в кабинет, глаза по пятаку, докладывая, все слова позабыл. Якобы хозяин застрелил Миколу и сам себе пустил пулю в лоб.

Остап от услышанных слов аж присел на нары и почесал свой затылок:

– Вон оно что! Моя камера в конце коридора, слышал два глухих выстрела, еще подумал: охрана балуется. Ну и туда ему дорога, – и резко махнул рукой сверху вниз. – Может, новый хозяин к нам, зэкам, будет подобрее, чем покойник. Начальник понимал, попади он в лагерь, прочувствовал бы своей задницей, каково оно ворочать камни и лес пилить. Будь я большим начальником, прежде чем дать оружие конвойному на месяц его отправлял бы на нары.

Иван заулыбался:

– Помнишь, ты как-то хаял свою судьбу, ну что в жизни происходит не так, как пишут в книжках. Не поверишь, полковник оказался моим земляком, даже в моей деревне арбузы ел, вот те крест, – и перекрестился. – Может, мои родители угощали, а что, возвращались с бахчей и он навстречу идет. У нас в деревне всех гостей привечают, – говорил с теплотой в голосе, радовался, что для них история с побегом из лагеря обошлась благополучно. – Земляк пообещал подлечить нас в больнице, отдохнем малеха, потом в хозобслугу определит, даже срок не добавит. Я ему верю.

– Твой земляк что-то много наобещал. Я уже никому не верю, разуверился в людях, – Остап взял котлету, хлеб и стал есть. – Вань, ты тоже ешь, а то архангелы нагрянут с проверкой, отберут пайку. Верить ментам нельзя, те же фашисты, хотя говорят на русском языке. Не забывай, хозяина нет, остался его племянник, мстить начнет, на стадионе физкультурой замучает.

– Побоится, мы под крылом полковника, не дурак же он, – а сам думал: Остап прав, верить никому нельзя, особенно в лагере. На ум пришла поговорка: «Своя рубашка ближе к телу», – тому подтверждение.

Глава 8

После того как лагерь покинула комиссия, Иван с Остапом пробыли в больнице ровно две недели. У Ивана с раненой рукой все благополучно обошлось, врачи вовремя оказали помощь. Распоряжение полковника определить их в хозобслугу новый начальник лагеря отменил. Отправил обратно в бригаду к Петру валить лес. Остап как в воду глядел: верить органам нельзя. В первый же день работы лейтенант Скворцов не отходил от них ни на шаг, но разговор с ними не начинал. Иван, заметив его опеку, понимал: ищет причину к чему придраться, и он ее скоро найдет. Вот только какое наказание для них придумает, заставит на «стадионе» заняться физкультурой или определит сразу в карцер, а оттуда прямая дорога навечно «поселиться» за забором.

Бригадир Петро приказал зэкам складывать бревна никак обычно гуртом, а в штабель, якобы они так быстрее сгорят. И сложить их на склоне, зэки его приказ исполнили за считанные часы. Лейтенант, услышав за спиной нарастающий хруст веток, обернулся, на него комом катились бревна, сминая на своем пути молодые деревья. С первым шагом запнулся о пенек, упал на живот, подняться не успел, бревно ударило по ногам, второе – в бок, протащив его по земле до соседнего пенька, прижав к нему. Первое, что пришло в голову, зэки подстроили, – и потерял сознание. Конвойные подбежали к лейтенанту первыми, зэки, не спеша, присоединились разбирать завал. Освободив лейтенанта от груды бревен, положили на плащ-палатку. Он с открытыми глазами смотрел на спасителей, изо рта и ушей текла кровь.

– У лейтенанта организм молодой, физкультура его быстро на ноги поставит, – пошутил один из зэков.

– Это кто такой смелый? – возмутился