Симеон, худощавый мужчина в чёрной рясе, слегка откинулся назад, не переставая всматриваться в колонки цифр, отражавшихся на стеклах очков. Его лицо оставалось непроницаемым, но взгляд за линзами двигался быстро, с тем характерным выражением человека, который не просто анализирует информацию, а выстраивает за ней новую картину, складывает узор из несвязанных деталей.

Аурелиус, коренастый, с массивным лбом и тяжёлыми веками, казался более расслабленным, но это была та маска, за которой скрывалось холодное внимание. В отличие от двух других, он не держал рук на столе – его пальцы плавно двигались по поверхности, словно ощупывая что—то невидимое. В его глазах не было страха, только профессиональный интерес к происходящему.

За последние два месяца их сеть понесла тридцать шесть потерь. Число, которое в норме должно было исчисляться единицами за год. Слишком много, слишком быстро.

Маятник старинных часов, стоявших у стены, отсчитывал удары, дробя молчание мерными щелчками, но никто из сидящих за столом не обращал на это внимания. Их взгляды были прикованы к экрану, где одна за другой сменялись строки отчётов.

Известные бордели Москвы, закрытые элитные клубы, точки ночного бизнеса – всё, что веками держалось в тени, всё, что так долго работало без единой ошибки, начало разрушаться. Люди исчезали – не только проститутки, но и связные, координаторы, агенты. Исчезали без следа, без шума, но с едва уловимым эхом, которое теперь било по ним, как раскат приближающейся грозы.

Они ждали. Не начинали разговор сразу, не спешили, потому что каждое слово, сказанное здесь, должно было иметь вес.

В полутьме подземного зала лица троих мужчин выглядели как вырезанные из камня – неподвижные, отстранённые, но в их молчании чувствовалось что—то более острое, чем простой анализ происходящего. Они не спешили говорить, позволяя цифрам и фактам сами сложиться в узор, который был понятен без слов. Напряжённость в воздухе не ощущалась напрямую, но проявлялась в мельчайших деталях: в том, как Раймонд неторопливо провёл пальцем по краю стола, как Симеон слегка покачивал ногой, сохраняя внешнюю невозмутимость, как Аурелиус время от времени переводил взгляд с одного на другого, подмечая в выражении лиц то, что оставалось невысказанным.

Раймонд, сидящий в центре, был единственным, кто выглядел в этом зале так, что его можно представить на обложке журнала. Высокий, широкоплечий, с идеальной осанкой, он скорее напоминал человека, привыкшего к публичности, но его холодные голубые глаза выдавали иную природу. В отличие от других, он не скрывался в тенях и не выглядел человеком, привыкшим к затворничеству – напротив, его фигура будто специально создавалась для того, чтобы внушать уверенность тем, кто нуждается в покровительстве, и страх тем, кто осмелится его предать.

О его возрасте можно было судить лишь по серебристым прядям, ровно расчертившим виски, но даже они не портили его внешность – скорее, подчёркивали зрелость, то самое состояние, в котором человек не теряет силу молодости, но уже научился использовать её без ненужных эмоций. Его костюм, сшитый по индивидуальному заказу, выглядел безупречно, но был настолько лаконичным, что казался едва ли не частью его самого – так одеваются те, кто привык к безупречному качеству, но не любит привлекать к себе лишнее внимание.

Раймонд не просто руководил сетью борделей – он держал в руках всю инфраструктуру, скрывающую истинное лицо индустрии. Его официальная биография была безупречна: успешный предприниматель, владелец элитных массажных салонов и ночных клубов, человек, который "даёт женщинам возможность красивой жизни". Он знал, как создать образ мецената, как формировать связи в нужных кругах и как убирать людей, которые слишком много говорили. Никто, кроме самых посвящённых, не знал, что под его контролем находится крупнейшая сеть элитной торговли девушками, поставляющая товар не только в Москву, но и далеко за её пределы.

За столом он сидел в той позе, в какой сидят только люди, привыкшие распоряжаться судьбами других. Его пальцы плавно скользили по стеклянной поверхности, а взгляд оставался прикованным к экрану, где красными линиями отмечались места, где погибли или исчезли их люди. Он не боялся. Он злился.

Симеон выглядел полной его противоположностью – в нём не было той физической силы, которая отличала Раймонда, но он компенсировал её интеллектом. Худощавый, с глубоко посаженными глазами и тонкими чертами лица, он скорее напоминал священника, чем человека, управляющего гигантской машиной порноиндустрии. В какой—то мере он и был жрецом – но не религии, а культа похоти.

В прошлом он был уважаемым профессором, читал лекции по теологии в одном из старейших университетов страны, писал книги, которые издавались маленькими тиражами, собирал вокруг себя узкий круг учеников, знавших, что за его учёностью скрывается нечто большее, чем простое исследование религиозных систем. Его речи, пропитанные восточной философией и мистическими концепциями, вовлекали людей так, как не вовлекали даже тексты священных книг. Он был искусным манипулятором, но манипулировал не сознанием – он подводил людей к тому, чтобы они сами соглашались с его словами, принимая их за собственные мысли.

Его тонкие пальцы, больше похожие на руки хирурга, аккуратно листали электронные документы. Он не нуждался в цифрах – он уже знал, что скажет, и какое значение придаст каждому факту. Его слова не были спонтанными – он всегда подбирал их так, чтобы даже случайная реплика оставалась в сознании собеседника дольше, чем любые аргументы.

Симеон не занимался практическими вопросами – он создавал идеологию, на которой строился бизнес секты. Он разработал ритуалы, тексты, кодекс, он формировал теорию, обосновывающую необходимость того, что они делали. Он писал трактаты, в которых связывал сексуальность с божественной энергией, утверждая, что жрицы Лифтаскара – это новые проводники древней силы, что боль и разврат – это ключ к иному сознанию, а порабощение души – это путь к её освобождению. Он давал им оправдание.

Его чёрная ряса выглядела не театральным костюмом, а естественной частью его личности – одеждой человека, который никогда не знал ни страсти, ни страха, ни желания, но прекрасно понимал, как заставить людей подчиняться этим чувствам.

Третий член совета, Аурелиус, был не похож ни на одного из них. В отличие от Раймонда, в его облике не было ничего внушительного, и он не обладал харизмой Симеона. Он казался простым, но именно в этом крылась