— С ним что-то случилось. Рассказал многое, потом сбежал. Я его вернул, но он снова сбежал, — обтекаемо сказал Визгликов.

— Значит, он забрал его, — глухо сказал Лопатин.

— В смысле?

— Стас, — Андрей помолчал, — я в своё время сильно проигрался.

— Чего? — не сразу понял Визгликов.

— На тотализаторе, скачках, в карты — я играл во всё, что мог найти, — мужчина прикрыл глаза. — Короче, нужны были деньги. Я их нашёл взамен на, казалось бы, безобидную информацию.

— Капец, — только и смог сказать Стас.

— Но на этом не закончилось. Игры стали интереснее, — он помолчал, — увлекательнее. Долгов больше!

— Андрюха, давай с исповедью попозже, — сухо сказал Стас. — Ты по факту, что можешь сказать полезного?

— Связь всегда была односторонняя. Мне звонили, я давал информацию, потом получал деньги.

— Куда получал деньги? На какой счёт? — Стас открыл блокнот и быстро фиксировал информацию.

— Мне их приносили.

— Кто и куда?

— Стас, блин. У меня есть любовница. Точнее, — Андрей помолчал, — постоянная барышня по вызову. Приносили ей, она передавала мне.

— Как с ней познакомился?

— Стас, ну как с проститутками знакомятся, а? — вспылил Андрей и сразу же зажмурился от боли. — Нашёл через сайт.

— Какой сайт?

— «Дольче бамбола».

— Как? — поморщился Стас.

— «Дольче бамбола», — повторил Лопатин. — В поиске набери, эскорт «Сладкая кукла».

— Бамбола ты, бамбола, Андрюша. Ладно, как мне твою постоянную найти? — спросил Визгликов.

— На сайте. Я с ней только через них связывался. Там строго. Её Альбина зовут, рослая блонда, — Андрей помолчал. — Стас, только моей не говори.

— Нет, Андрюха, я сейчас по всей Ивановской понесу, что ты вор, информатор маньяка и трахаешь проституток, чтобы у матери случился сердечный приступ, а жена твоя на ёлке повесилась. Потому что ты ещё и сына втянул в это говно, — зло рявкнул Стас. — Что значит, он Мишу забрал?

— Ну, он мне как-то сказал, что если я захочу выйти из игры, то заберёт у меня самое дорогое. Ну вот я и захотел.

— Хорошо, — Стас задумался. — А скажи мне, когда ты деньги искал, то после чего к тебе пришли с предложением?

— Не знаю. Я нажрался вусмерть, хотел уже в петлю. Таскался по дворам ночью, а наутро мне позвонили.

Визгликов вздохнул, помотал головой и продолжил:

— Андрей, дай мне хоть что-то. Ты единственная нить. У него твой сын. И вот Глаша, чтобы тебя спасти, вчера полезла в петлю. И вот то, что ты жив, а она не болтается на верёвке — чистая удача и везение.

— Стас, я всё уже передумал, перегадал, — он вздохнул. — Единственное — это мои записи. Я вёл на всякий случай, но там вообще ничего ценного. Они в кабинете, в ящике стола.

Возле двери послышались возбуждённые голоса, Стас оглянулся и, повернувшись к Андрею, проговорил:

— Только из любви к матери я сам им скажу обо всём позже. Не убивай их сейчас.

Выйдя на воздух, Визгликов обернулся и увидел, что Глафира сидит на лавочке и смотрит себе под ноги.

— Ты чего здесь?

— Не смогла в помещении. Душно стало.

— Понятно, поехали в управление.

— Как Андрей Матвеевич? — тяжело поднимаясь, спросила Глафира.

— Лучше бы он умер, — отозвался Стас и пошёл к машине.

* * *

В прежнем кабинете, который пока решено было оставить за группой, собрались Погорелов и Кирилл, ждущие Лисицыну, которая должна была вот-вот приехать, и Стаса с Глафирой.

— Я записи привёз с камер на АЗС, — сказал Погорелов Кириллу, — там какой-то стоматолог помогал первую помощь оказывать.

— Поищем, посмотрим.

— Знаешь, что меня зацепило в рассказе врача? — проговорил Сергей, передавая флешку. — Он сказал «на глушняк». Это феня, это не армейский или медицинский жаргон. Я только сейчас это понял. И при этом врач скорой передавал мне слова того стоматолога.

— И что?

— Да странно как-то, — пожал плечами Погорелов.

— Ладно, мы с ребятами что-нибудь поищем.

— Ты видел всё, что там происходило? — тихо спросил оперативник, но в этот момент на пороге показался Визгликов, а за ним и Глаша.

— Всем привет, — слабо улыбнулась Глаша. — Серёжа, прости, я вчера просто проспала.

— Да, — оперативник махнул рукой, — успеем ещё.

— Анна Михайловна звонила? — спросил Визгликов.

— Да, едет сюда. Скоро будет, — не отрываясь от монитора, проговорил Кирилл.

— Их вместе с Польской нужно запереть где-нибудь, — сказал Стас и осёкся. — Ну я в смысле…

— Слушайте, ну хватит, — резко сказала Глаша. — Если мы теперь все на каждое слово будем оглядываться, то будет не следствие, а инглиш мэннер.

— Это что? — нахмурился Стас.

— Крутая школа, где обучают этикету, — отмахнулась Глаша.

Лисицына появилась в дверях с тортиком в руках, она поводила рассеянным взглядом по кабинету и обронила:

— Глаша, поставь чайник, пожалуйста.

— Что-то случилось? — спросил Визгликов.

— А что, для того чтобы зайти в кондитерскую и купить торт, должно что-то случиться? — спросила женщина. — Нет, Стас. Просто сейчас мы все сделаем какое-то общее, нормальное дело, повседневное. Такое, что делают миллионы людей, — Лисицына помолчала, разрезая бантик на коробке. — А потом поймём, что это — то единственное, доступное нам, чтобы чувствовать себя нормальными. И пусть это будет нашим якорем, потому что я чувствую, что сейчас нам предстоит сорваться в какую-то бушующую стихию, покруче той, что была до этого.

— Ты о чём? — спросил Стас.

— Наш, — Анна помолчала, подбирая слово, — одержимый манией субъект, это сын Соболева. И вчера, когда я неожиданно вытащила из психиатра всю правду, он покончил жизнь самоубийством у меня на глазах, — она посмотрела на сына и решила умолчать все подробности беседы. — И если учесть, что благодарность отцу он выказывал пытками над ним, то страшно представить, как он будет горевать, — Лисицына помолчала. — Поэтому мы сейчас едим тортик, и со следующего момента все участники операции едут под присмотром по домам, собирают всё необходимое, после чего мы переезжаем жить к Ковбойкину.

— Домой? — подняв одну бровь, спросил Стас.

— Нет. В их офис. Там есть жилые комнаты. Мы не можем всё время бегать по острию, и так пострадало слишком много сотрудников.

— Может, я чего-то не понимаю, — Кирилл присел рядом с Анной, — но если мы знаем кто он, то у нас явно сужается круг поисков.

— В том то и дело, — Лисицына вздохнула. — Он сделал пластику, и Соболев сказал, что не знает, как выглядит его сын.

— Ага, а он в этот момент уже знал, что себя убивает? — Визгликов положил себе на тарелку два огромных куска торта. — Ну, логично же, пустить нас по ложному следу, чтобы потом не с кого было спросить, и таким образом дать фору любимому чаду.

— Я об этом думала. Но здесь пятьдесят на пятьдесят. И сейчас пора