— Знаю, знаю, — поспешно сказал я. — Мне не следовало так говорить. Простите. Но у меня больше ничего нет. Мне нужна ваша помощь.

— Сегодня утром я увидела в интернете заметку о мужчине, который должен был быть вашим свидетелем, — сказала она. — Полиция заявила, что он покончил с собой. Они уверены?

Я кивнул. Интересно, читала ли она уже статьи о Пателе.

— С виду так и есть, — сказал я.

— Он был вашим свидетелем, а теперь вы хотите, чтобы им стала я, — сказала она. — Я не хочу, чтобы всё для меня кончилось так же.

— Послушайте, мы знали о его проблемах. Велика вероятность, что его поступок не связан с этим делом.

Одна из дверей наверху с грохотом распахнулась, и Китченс вздрогнула. В зал вошёл мужчина, прошёл мимо Макэвоя и быстро спустился по лестнице к сцене. Я развернулся так, чтобы оказаться между ним и Китченс.

— Всё в порядке, — сказала она. — Это преподаватель, который читает следующую лекцию.

Я расслабился и вновь повернулся к ней.

— Мы можем продолжить, где‑нибудь ещё? — спросил я.

Не успела она ответить, как преподаватель уже был у кафедры. В твидовом пиджаке, как по шаблону профессора колледжа.

— Наоми, всё в порядке? — спросил он. — Этот мужчина вам докучает?

— Нет, Мозес, — ответила Китченс. — Всё хорошо. Я уже ухожу.

— Вы уверены?

— Уверена.

Мозес посмотрел на меня с подозрением. Я просто кивнул.

Китченс накинула рюкзак на плечо и направилась к лестнице. Мы пошли вверх рядом, ступенька в ступеньку.

— Вы знаете, где «Джоани»? — спросила она.

— Э‑э, нет, — сказал я. — И что такое «Джоани»?

— Это ресторан за пределами кампуса, на Калифорния‑авеню. Встретимся там. У меня мало времени. По вторникам приём с двух до пяти.

— Встретимся там. И спасибо.

— Не благодарите. Я иду туда только потому, что вы встали у него на пути. Чтобы меня защитить.

Я кивнул.

— Я защищу вас, если вы будете работать со мной, — сказал я.

— Ничего не обещаю, — сказала она. — Но спасибо, что выслушали меня.

— Спасибо вам, что согласились поговорить, — ответил я. — Увидимся там.

Глава 11.

«Джоани» оказался местным кафе‑ресторанчиком. Когда мы его нашли, Китченс уже сидела за столиком в глубине зала. Мы сели напротив, и я представил ей Макэвоя. Они пожали друг другу руки, и Китченс узнала его имя.

— Вы написали книгу про ДНК, верно? — спросила она. — О том лос‑анджелесском хищнике, который выбирал жертв по генетическим признакам.

— Да, это я, — сказала Макэвой. — Вы читали её?

— Да, — сказала Китченс. — Это напрямую касается моей области — этики.

— Здорово, — сказала Макэвой. — Я веду «Сабстак». Вам стоит на него взглянуть.

По дороге я сказал Макэвою, что хочу, чтобы вторую беседу с Китченс вёл он. Это давало мне возможность наблюдать за ней и за ним одновременно: анализировать её ответы и оценивать его навыки интервьюера, не отвлекаясь на то, чтобы тянуть разговор самому. Он уже доказал, что умеет копать, найдя Китченс. Теперь я хотел увидеть, как он извлекает из собеседника нужную нам информацию. Он знал, что у меня было две цели в этой поездке в Пало‑Альто, и пока мы не добились ни одной.

К столику подошла официантка, принесла меню и приняла заказ на холодный чай.

— Итак, — сказал Макэвой. — Почему академия?

— Вы думаете о крылатом выражении: «Кто умеет — делает, кто не умеет — учит»? — спросила Китченс.

— Нет, вовсе нет, — сказал Макэвой. — Мне просто любопытно, насколько всё плохо в «Тайдалвейв», если вы сказали: «К чёрту этот ИИ» — и ушли в университет.

— Насколько плохо? — переспросила она. — Очень плохо. Причём я довольно быстро поняла, что это не только их проблема, а всей отрасли. Этики в уравнении просто не было. Им нужно было обозначить, что они якобы о ней думают, — но на деле это был Дикий Запад. Им было наплевать.

— Сильное заявление, — сказал Макэвой. — Вы хотите сказать, что не было никаких защитных барьеров?

— В каком смысле?

— В прямом. Какие именно барьеры вы считали необходимыми?

— Это уже будет относиться к результатам моей работы, — сказала Китченс. — А их я обсуждать не могу.

Её реакция выдала, что вопрос напомнил ей, с кем она сидит за столом, и что это не невинная болтовня за обедом.

— Понял, — сказал Макэвой. — Я не подумал…

Он замялся, и мне пришлось вмешаться.

— Полагаю, ваше соглашение о неразглашении запрещает вам обсуждать результаты работы с конкурентами и, вероятно, со средствами массовой информации, — сказал я. — Мы ни то ни другое.

— Он только что сказал, что ведёт «Сабстак», — заметила Китченс. — Это и есть СМИ.

— Сейчас он об этом деле не пишет, — сказал я. — Он часть моей команды. А уже после суда решит…

— Мне всё равно, — перебила она. — Я не…

Она осеклась: к столику вернулась официантка и расставила перед нами три стакана чая. По напряжению, висевшему над столом, видно было, что она предпочла не спрашивать, готовы ли мы заказывать, и просто ушла. Телефон завибрировал у меня в кармане, но сейчас был не тот момент, чтобы брать.

— Наоми, нам нужна ваша помощь, — сказал я. — Эта компания создала продукт, который превратил ребёнка в убийцу. Я уверен, вы пытались этому помешать. Мы пытаемся предотвратить подобное в будущем.

— Я помогу вам — и что помешает им перейти на меня? — спросила Китченс. — Вы не понимаете. Эти люди так же опасны, как их продукт.

Я кивнул и поднял ладони, пытаясь её успокоить.

— Во всём массиве материалов раскрытия по проекту «Клэр» нет ни одного упоминания ваших инициалов, — сказал я. — А я случайно знаю: первое правило этического надзора — всё документировать. Профессор Китченс, вы документацию вели?

— Конечно, — ответила она. — Они, скорее всего, всё подчистили, когда я ушла.

— А вы? Вы всё подчистили?