— Идеально, — сказал я.

Лекция была назначена с 11:00 до 12:00 в учебном центре Хьюлетта. Мы дважды заблудились, пока искали его в научно‑техническом квартале кампуса, и в итоге приехали незадолго до полудня. Занятие шло в лекционном зале среднего размера, заполненном примерно наполовину: около сотни студентов на шести ярусах кресел. Два входа находились на верхнем уровне. Мы тихо вошли и заняли два свободных места у двери.

Китченс стояла за кафедрой внизу. На стене позади неё висел большой плоский экран, на котором была выведена чёрно‑белая фотография мужчины, показавшаяся мне смутно знакомой, но я не сразу его узнал. На доске рядом с экраном Китченс написала мелом своё имя и университетский адрес электронной почты. Судя по всему, это было первое занятие нового семестра.

— Каким ходом «Дип Блю» победил Каспарова? — спросила Китченс. — Кто‑нибудь знает?

Ни одна рука не поднялась. Теперь я узнал человека на экране: Гарри Каспаров, чемпион мира по шахматам, проигравший матч компьютеру «IBM» почти тридцать лет назад.

— Жертва коня, — сказала Китченс. — Многие считают, что именно в этот момент машины стали умнее людей. И на этом мы пока остановимся. К следующей неделе начните читать Курцвейла, и мы добавим это к обсуждению во вторник. Развлекайтесь.

Студенты начали собирать вещи. Я заметил, как один парень запихнул в рюкзак книгу. Я успел прочитать название — «Сингулярность ближе» — и решил, что это и есть тот учебник, который Китченс задала классу.

Я увидел, как она собрала конспекты и подошла к столу. На вид ей было между тридцатью пяти и пятьюдесятью, смуглая кожа и волосы, убранные в тугие косы. На ней были выцветшие синие джинсы и красная, тоже выцветшая, расстёгнутая блузка.

— Не хочу наваливаться на неё вдвоём, — сказал я. — Позвольте, я сначала пойду один.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы я спустился с вами? — спросил Макэвой.

— Нет, мне нужно быть одному. Оставайтесь, пока я не подам знак. Или можете так и не спускаться.

— Как скажете.

Я спустился по ступенькам к сцене, обходя последних студентов, выходивших из зала. Когда я подошёл ближе, Китченс как раз убирала в рюкзак конспекты и ноутбук, с которого показывала презентацию. Хотя она смотрела вниз и застёгивала рюкзак, заговорила первой:

— Я заметила вас двоих наверху и поняла, что вы не студенты, — сказала она.

— Да, мы опоздали, но то, что успели услышать про «Дип Блю» и жертву коня, было очень интересно, — сказал я. — Оттуда и до того, как ИИ появился в наших телефонах, машинах, во всём вокруг — меньше тридцати лет. Если хотите знать моё мнение, это пугает.

— Да, пугает, — согласилась она.

— Профессор Китченс, меня зовут Майкл Холлер, но все зовут меня Микки. Я…

— Я знаю, кто вы, — перебила она.

Наконец она подняла на меня взгляд.

— Знаете? — спросил я.

— Я слежу за вашим делом против «Тайдалвейв». Возможно, даже включу его в одну из своих лекций.

— Тогда вы понимаете, почему я здесь.

— Понимаю. И вынуждена вас разочаровать: я не могу с вами говорить.

— Потому что подписали соглашение о неразглашении? Есть способы обойти и его. Большинство таких соглашений запрещают вам работать на конкурента или делиться с ним информацией. Я не конкурент. Я просто человек, который ищет правду.

Рюкзак стоял на столе, и она держала его вертикально, почти как щит.

— Дело не в неразглашении, — сказала она. — А в том, что я чувствую угрозу.

— Извините, — сказал я. — Я не хотел вас пугать. Я просто хочу…

— Я знаю, чего вы хотите, — перебила она. — Я также знаю, что за мной следят.

— Прямо сейчас? За вами следят?

— Если не физически, то цифровыми методами. Постоянно.

— Потому что вы для них угроза. Вы кое‑что знаете. Они передали в рамках раскрытия двенадцать терабайт документов по разработке проекта «Клэр». Двенадцать. И вашего имени нет ни в одном. Они вычеркнули вас, профессор. Прячут. Но я знаю, что вы там были и что‑то знаете. Вы — специалист по этике. Вы могли бы всё изменить, если бы поговорили со мной.

Я видел, как у неё участилось дыхание. Она была искренне напугана.

— Вы не сможете меня защитить, — сказала она.

— Правда защитит вас, — сказал я. — Как только она выйдет наружу, они не смогут вам навредить.

— Вы не можете этого знать.

— Я знаю, что шестнадцатилетнюю девушку убили потому, что «Клэр» сказала её бывшему парню, что это нормально. Вы знаете правду о том, как это произошло. И мир должен об этом узнать.

— Мне нужно подумать, — сказала она.

— Сколько? — спросил я.

— Не знаю. Мне просто нужно подумать. Кто тот второй мужчина, с которым вы пришли? — Она кивнула в сторону Макэвоя.

— Он работает со мной, — сказал я. — Писатель, готовит книгу об этом деле. Это он вас нашёл.

— Как? — спросила она. — Если меня вычеркнули из архивов, как вы говорите.

— Это длинная история. Я расскажу её вам — вернее, он, — если мы продолжим этот разговор.

Мне нужно было задать один вопрос, но я понимал, что ещё не время. В идеале она сама бы ответила на него, прежде чем я его задам.

— Мы летим обратно в Лос‑Анджелес в пять, — сказал я. — Есть ли время и место, где мы могли бы продолжить разговор наедине?

Она покачала головой.

— Не знаю, — сказала она. — Я не хотела, чтобы всё это меня догнало. Мне пришлось через всё это пройти. Я ни в чём не виновата.

— А Ребекка Рэндольф? — спросил я. — Парень, который её убил, сидит под стражей и предстанет перед судом. Но как компания будет нести ответственность, если никто на неё не укажет?

Я увидел вспышку в её глазах и понял, что перегнул.

— Это