В тот ветреный вечер среды, вскоре после того, как закончилось дознание по делу о смерти мистера Констебля, внимание Ридла привлек газетный стенд на Парк-Лейн. Он не читал вечерних газет, просто не успел, и в глубине души надеялся увидеть там что-нибудь о человеке по имени Пенник. А в газете на стенде эта фамилия была напечатана большими красными буквами: «Пенник в Париже».

Гнев зародился в душе Ридла и стал растекаться по всему телу, как жидкий клей из пузырька. Значит, его отпустили. И он снова взялся за старое. И одному Богу было известно, как далеко на этот раз мог зайти этот мерзавец. Ридл чувствовал, что никому на свете нельзя доверять, и совсем скоро он столкнется с совершенно невероятным событием, сравнимым с военным кризисом, и это событие изменит все самым радикальным образом.

В начале Маунт-стрит он замедлил шаг.

Ридл испытывал некоторый соблазн совершить поступок, на который никогда бы прежде не решился. У него был приятель, неплохо продвинувшийся по службе и ставший сержантом в дактилоскопическом отделе их части. И у Ридла возникло подспудное желание позвонить Билли Уину (можно было воспользоваться телефоном у четвертого номера – химика), изложить ему свои размышления, которые не давали ему покоя уже несколько дней. Конечно, Билли не был большим начальником. Но все равно работал в уголовной полиции и знал, к кому можно обратиться. У самого Ридла знакомых среди высокого руководства не было. Он только раз видел старшего инспектора Скотленд-Ярда Мастерса. Это произошло пару лет назад на Ланкастер-Мьюз неподалеку отсюда, когда там случился большой переполох, связанный с делом «Десяти чайных чашек». С ним еще был пожилой джентльмен по фамилии Мерривейл. Но все равно лучше сначала поговорить с Билли Уином, пусть он всем займется.

Значит, нужно позвонить Билли?

Нет, лучше этого не делать. Он только получит нагоняй, и за дело. Констебль Ридл снова пошел по темной и, как ему казалось, совершенно пустынной улице. Высоко в ясном небе светила луна, теплый порыв ветра выбросил на тротуар перед ним растрепанную газету.

Сзади доносилось привычное ворчание машин, размеренно тикали часы, все казалось таким спокойным и обыденным. Было без двадцати минут десять. Пенник в Париже, Пенник в Париже, Пенник в Париже! Разве Пенник не собирался выступить по парижскому радио без четверти десять? Во фруктовой лавке в доме номер 4Б по Рассел-Лейн – в маленьком переулке неподалеку отсюда – было радио, он мог бы заглянуть туда на пару минут и послушать. Но лучше этого не делать. В десять ему предстоит встретиться с сержантом, его дежурство должно быть выверено по часам.

Констебль Ридл, снова подавив мучивший его соблазн, двинулся дальше привычным шагом и свернул в тупик, носивший название Д’Орсе-стрит.

Пройдя его до половины, он остановился.

Внимание привлек необычный звук.

Ридл хорошо знал, какие звуки обычно доносятся с вверенных ему улиц, как обычный человек знает шум улицы, на которую выходят окна его комнаты. Все непривычное мозг фиксирует мгновенно, даже раньше, чем приходит осознание. Звук был тихим, но Ридл смог осторожно отследить его источник, и находился он в роскошном особняке номер девять, чья высокая кирпичная стена поднималась к лунному небу.

Перед номером девять, где на втором этаже еще недавно проживали мистер и миссис Констебль, виднелись высокие узкие железные ворота, украшенные причудливыми завитками. Ридл знал, что позади девятого номера находится большой сад, обнесенный высокой стеной, и попасть туда можно только через эти ворота. Теперь они оказались открыты, тихо стучали и скрипели, раскачиваясь на ветру. При хорошем зрении это было видно даже издалека. За четыре года патрулирования квартала Ридл ни разу не видел ворота открытыми.

Мистер и миссис Констебль умерли и не могли открыть их. Ридлу было известно, что жилец с первого этажа в отъезде. О хозяйке квартиры на третьем этаже он мало что знал – в последнее время она находилась на юге Франции и, возможно, еще не вернулась. По крайней мере, когда она была дома, в ее окнах всегда горел свет, раздавалась музыка и веселый смех. Теперь же все окна в доме номер девять были темными, а ворота продолжали скрипеть.

Ридл толкнул их и прошел в сад за домом.

В саду были только деревья и трава. Тонкий яркий серп месяца освещал все вокруг, оставляя в тени ту часть дома, которая выходила окнами в сад. В темноте Ридл смог рассмотреть, что яркая белая штукатурка на стене покрылась пятнами и потрескалась, также он заметил, что на каждом этаже имелся балкон из кованого железа, тянущийся вдоль всей стены. Перила украшал замысловатый орнамент, у каждого балкона имелась своя лестница, позволявшая спускаться в сад жильцам с разных этажей.

Держась в тени дома, Ридл осмотрел сад. И увидел там Пенника.

Ошибки быть не могло – лунный свет падал ему на лицо, и самые разные фотографии этого лица в анфас и в профиль смотрели в последнее время со страниц всех газет. Каштан, на котором только что распустились листья, отбрасывал густую тень на край поляны, но Пенник вышел из нее, не сводя глаз с дома. Он был без шляпы, а его лицо (возможно, всему виной изменчивый лунный свет) казалось раздутым, как у покойника. Ридл заметил, как он спрятал руку в карман и что-то достал из него. Тишину нарушал только ветер, шуршавший листвой. Ридл ясно услышал щелчок и увидел, как в свете луны блеснуло лезвие, когда Пенник нажал на кнопку складного ножа.

Затем Пенник убрал в карман открытый нож и бесшумно направился к дому.

Ридл подкрался к нему. Не успел Пенник поставить ногу на первую ступеньку железной лестницы, как Ридл уже оказался так близко, что слышал его дыхание. Он едва не схватил Пенника за руку, когда тот взялся за перила. Но Ридл ничего не стал предпринимать, он ждал, пока Пенник поднимется на несколько ступеней, чтобы последовать за ним.

Словно огромные обезьяны, они бесшумно взбирались вверх в темноте. Пенник ни разу не обернулся. По крайней мере, Ридл надеялся,