– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Афинах.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 5:00 утра он постучал в каюту Теодоры Ланье.

Дверь открыла сама Теодора – в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

В 7:00 утра он сидел на палубе. Пил кофе. Смотрел на море.

Он знал: убийца – среди них. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 10. Яд в бокале

Рассвет на «Одиссее» был тихим – слишком тихим. Как будто море затаило дыхание. Как будто волны боялись плеснуть громче обычного. Как будто даже чайки не кричали, а шептали – чтобы не нарушить хрупкое равновесие правды и лжи, которое держалось на борту этого корабля последние двое суток.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел на палубе, в шезлонге, с чашкой крепкого кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Факты:

Мэрион Дюпре умерла от цианида.Цианид был в вине. В бокале на столе.Она не пила вино за ужином – пила воду (из-за боли в желудке, как сказала стюарду ).Значит – бокал с ядом не был её.Но она его выпила. Почему?Потому что кто-то… подменил бокалы.Или… подал ей не тот бокал.Кто стоял рядом? Только муж и певица.Арман – соврал про пиджак.Теодора – соврала про помаду, шприц, фото.Оба – могли. Оба – хотели.Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на горизонт. На первую полоску света, резанувшую тёмно-синюю гладь.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 8:00 он постучал в каюту Армана Дюпре.

Дверь открыл сам Арман – в пижаме, с сигарой в зубах и бокалом виски в руке. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен. – Капитан дал мне право осмотреть каюты всех, кто был в контакте с мадам Дюпре. Вы – в списке.

Арман фыркнул.

– Войдите. Только не трогайте мои вещи. Особенно… нижнее бельё.

Жюльен вошёл. Каюта – просторная, с видом на море, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул