– Уильям Генри Кроуфорд, Гросвенор-стрит.

– Да, это он, – кивнул Найт.

– Можете не беспокоиться за своего знакомого, – улыбнулась девушка, – это был легкий случай. Доктору Паттерсону не понадобилось и двух минут, чтобы… – Ее лицо вдруг омрачилось, губы задрожали: – На двенадцать был записан еще один пациент, на осмотр после операции. Но он почему-то не явился… Боже мой! Если бы он пришел, то и я зашла бы к доктору Паттерсону раньше и тогда мы, может быть, успели бы ему помочь! Какая трагедия! Ведь он совсем молодой! У него осталась жена… вернее, теперь уже вдова…

Медсестра украдкой огляделась, вытащила из кармана фартука носовой платок и промокнула глаза.

– Я хотел бы – на всякий случай – узнать домашний адрес доктора Паттерсона, – попросил инспектор.

Девушка тут же назвала улицу и номер дома.

– Вы помните адреса всех своих коллег? – удивился Найт, записывая.

– О, нет, конечно! Просто я только что отправила посыльного к миссис Паттерсон, нужно ведь было ее известить… А вообще-то я храню у себя все адреса – на случай, если понадобится кого-то срочно вызвать.

К конторке неуверенно подошла девочка-подросток; она тащила за собой зареванного малыша лет пяти, который прижимал к груди окровавленную кисть. Сестра Барлоу немедленно переключила внимание на них.

Инспектор направился обратно в отделение, слыша ласковое воркование девушки:

– Что, мой хороший?.. Порезался проволокой? Бедняжечка! Идем, сейчас доктор тебе поможет, и твоя ручка будет как новая. Вот, я пока оберну ее салфеткой…

В коридоре газетчика не оказалось. Причина этому выяснилась через минуту: из-за дальнего угла выкатилась тележка с высокими, чуть ли не в человеческий рост, стопками чистого белья; ее без видимых усилий толкала перед собой медсестра средних лет и весьма крупного телосложения, строгая и неприступная; в арьергарде, подобострастно изогнувшись, следовал Джек Финнеган. По лицу репортера было видно: он только что задал какой-то провокационный вопрос и ожидает ответа. Строгая медсестра остановилась, выпрямилась, выпятив мощный бюст, уперла руку в бок и разразилась короткой речью. Инспектор Найт не мог разобрать слов, но было нетрудно понять, что репортер получил суровую отповедь. Тот, впрочем, ничуть не смутился, а лишь почтительно раскланялся. Медсестра, явно довольная собой, выстрелила в него короткой заключительной фразой, а затем ухватилась за свою тележку и гордо двинулась дальше. Финнеган заметил инспектора, возвел глаза к небу и оскалился.

– – Вот она – людская несправедливость! – шутливо посетовал он, подходя к Найту. – Всяк норовит обидеть честного репортера, а новости-то, между прочим, все любят читать! – Он похвастался: – Эта кипящая праведным гневом мегера даже не догадывается: своим отрицательным ответом она на самом деле подтвердила то, что я уже успел узнать.

– Нам пора, – сказал инспектор.

– Я готов! Куда мы теперь?

– Вы – домой, или куда еще отправляются репортеры после дня плодотворной работы. А я, – Найт прикоснулся к карману, в котором находился пузырек, – должен заглянуть к одному своему знакомому.

– Мне почему-то кажется: вы от меня что-то скрываете, – прищурился газетчик с напускной подозрительностью.

– Не торопитесь, мистер Финнеган. Все узнаете в свое время.

Они вышли во двор, и инспектор поинтересовался:

– Чем с вами поделились сестры?

– О, в основном восторгами: как все обожали доктора Паттерсона, какой он был милый, веселый и внимательный. И еще переживаниями: как они все потрясены, какой это будет страшный удар для его супруги и так далее. Но, как я полагаю… – газетчик замялся. – Не знаю, вроде бы о мертвых не принято говорить плохо… Но в то же время мне не кажется, что это так уж плохо… – Он рассмеялся: – По крайней мере, для него это было совсем неплохо!

– Да говорите, наконец! – улыбнулся Найт.

– Доктор Паттерсон был, похоже, первостатейным ловеласом! Он очаровал всех здешних медсестер. Красивая внешность, чувство юмора и напористость – перед таким сочетанием ни одна женщина не устоит. Ему было несложно уединиться с очередной пассией в каком-нибудь укромном уголке, коих, как мне сказали по секрету, в любой больнице предостаточно.

– И, разумеется, все в отделении об этом знали, – усмехнулся инспектор.

– Естественно! Как это обычно и бывает, когда все друг у друга на виду целыми днями. А что самое удивительное – его любвеобильность и непостоянство, похоже, не вызывали ссор. По крайней мере, мне так показалось. Еще такая подробность: два года назад Паттерсон женился, но это не помешало ему продолжать крутить любовь с этой аппетитной блондиночкой из приемного покоя.

– С сестрой Барлоу?

– Да, верно. Они флиртовали друг с другом не скрываясь, так, чтобы всем это казалось шуткой, – с удовольствием рассказывал репортер. – Очевидно, это был способ замаскировать их связь. Расставшись с Барлоу, Паттерсон вроде как поутих. Но поговаривали, будто он просто нашел себе новую даму сердца; правда, кто она – я пока не выяснил.

– У вас отлично получается собирать сплетни, – похвалил Найт.

– Сплетни – мой хлеб, – скромно заметил Финнеган.

– Возможно, они будут иметь значение, когда будет установлена причина смерти Паттерсона. Пока мы считаем это смертью при невыясненных обстоятельствах

14 июня 1887 года, вторник

Хотите узнать здешние тайны?

На следующее утро, войдя во флигель, примыкающий к одному из корпусов больницы Святого Варфоломея, инспектор Найт и Джек Финнеган прошли по длинному темноватому коридору и свернули под низкую арку, ведущую в химическую лабораторию. Они оказались в помещении, по стенам которого почти до самого потолка высились стеллажи, заставленные бесчисленными бутылями, пузырьками и пробирками. Среди них попадались прозрачные сосуды, где в спирту плавало нечто, чего совсем не хотелось бы рассматривать вблизи. На одном из массивных, в пятнах, столов громоздилась причудливая композиция из колб, трубочек, реторт и газовых горелок; там что-то непрерывно булькало и переливалось, временами выпуская струйки пара. Найт с Финнеганом опасливо обогнули этот неспокойный стеклянный лабиринт.

За письменным столом возле книжного шкафа они обнаружили высокого худого человека примерно одного с ними возраста, с всклокоченными светлыми волосами, в рабочем халате, прожженном в нескольких местах кислотой. Звали его Томас Гаррет, он заведовал химической лабораторией; Скотланд-Ярд часто обращался к нему, как к своему внештатному эксперту, за что тот сам себя прозвал «придворным химиком».

Рядом с ним сидел мужчина лет пятидесяти – маленький, кругленький, аккуратный, с румяным добродушным лицом. Столь приятная внешность создавала впечатление, что ее обладатель должен заниматься в жизни чем-то чистым, красивым и радостным – разводить орхидеи, например, или продавать воздушные шарики. Невозможно было представить, что на самом деле этот симпатичный человек вскрывает трупы – а так оно и было,