Как зацепился за эту бумажку, начал прикидывать, что и как, тут в голову пришло, что она не только, чтобы подвести под монастырь беднягу Бельша. Но и чтобы отвести подозрения от истинного агента. Принялся размышлять, а кто же нам так удачно может совать палки в колеса и кто может быть информирован для этого настолько хорошо? Ну не в Особняке же враг. И тогда задумался по поводу завхоза.

И будто заноза засела в памяти — Брянская область. Там Волынчук партизанил. Там пропал его отряд, а он чудом выжил. И совсем рядом была Локотская республика, и под боком бесчинствовали «когти».

Должен ли был обратить внимание на это раньше? Связать Сапсана и бывшего партизана Волынчука хотя бы потому, что они находились там в одно время и бились на одном поле? Может, и должен. И даже задумывался ненароком над этим. Но только виделось это не больше чем совпадением. Все воевавшие где-то когда-то служили, часто рядом друг с другом. И что?

Но тут абрек поведал о том, что Сапсан участвовал в контрпартизанской операции с агентурной игрой. Отправил я запрос в Четвертое управление. Они покопались и выдали — да, был завербован при проведении операции агент Балык. Он и сдал отряд.

А ведь отряд был именно тот, в котором геройствовал Волынчук. И он выжил, а также еще несколько человек. Но немецкого агента в нем тогда установить не удалось, а потом у чекистов новые дела пошли, не до этого стало.

Тут все для меня сложилось в логическую цепочку.

Доказательств только не было. Тогда и провели мы оперативную комбинацию с сейфом. Как по нотам разыграли. В курсе были только начальник лаборатории и куратор от МГБ. Даже режимника не предупредили — он мужик простой, у него на лице все написано, и завхоз с его звериным чутьем мог бы уловить игру.

— Знаешь, Евгений Гаврилович, — начал я. — Оставим за кадром, что ты ошибался и бес попутал. Или что ты советскую власть ненавидишь всей душой и горд тем, что ей столь успешно вредил. Меня твои мотивы и настроения не интересуют вообще. Давай сразу к делу.

— Мне-то зачем ваши дела? — усмехнулся завхоз.

— Вообще речь идет о жизни и смерти. О твоей жизни и смерти.

— О жизни… Понятно же, что на расстрел тяну… Но… — Он сделал вид, что задумался, хотя на деле обдумал все давно, еще на больничной койке. — Знаете, гражданин чекист, ведь я и правда полезным могу быть.

— Ты уже побыл полезным, — хмыкнул я. — Моим осведомителем. Мне еще за тебя долго отписываться.

— Но ведь и пользу приносил органам.

— Ох, наглость, где твои границы?.. Но ход твоих мыслей понятен и принимается. Давай начнем с откровенности.

Завхоз начал отвечать на вопросы, и правда особо не скрывая своих достижений. Подтвердил все. Даже то, что отравил Сапсана после того, как увидел его фоторобот. Понял, что рано или поздно его найдут. И отравил. Все просто. И рационально.

— Теперь главный вопрос. — Я откинулся на стуле и внимательно посмотрел на допрашиваемого. — Что ты успел еще передать разведорганам США?

— Последнюю посылку. — Завхоз как-то злорадно расплылся в улыбке, и она мне не понравилась.

— Что там было? Какие сведения?

Он честно и даже с удовольствием начал перечислять. И по мере того, что он говорил, настроение у меня скатывалось куда-то сильно ниже нуля. Вот же черт, где он все это надыбал? Конечно, в сравнение с фактурой того доклада это не идет. Но все равно сведения крайне важные. Башку ведь снимут, если это ушло к врагу. И этот паскудник понимает все это, поэтому и злорадствует — теперь не ему одному страдать.

— Куда ты дел эти материалы? — спросил я.

— Как всегда. Тайник на Ленинских горах.

— Когда его забирают?

— Ну обычно в четверг-пятницу. — Он подумал. — О, скорее всего, сегодня.

Я позвал конвоира, чтобы присматривал за арестованным, притом внимательно, сам дал завхозу бумагу и ручку:

— Рисуй схему, где тайник! И не дай бог… — Я так выразительно посмотрел на завхоза, что тот невольно поежился, а потом принялся за работу.

Из дежурки я дозвонился до Белякова. В двух словах объяснил, что в тайнике лежит посылка для американцев и надо бы ее взять, пока не взяли другие.

Тот уловил ситуацию моментально.

— Что предлагаешь?

— Давайте людей на точку. Срочно. Я сейчас туда же выдвигаюсь.

— Добро, — согласился Беляков.

Я взял у завхоза схему расположения тайника. Уточнил, как его отыскать и извлечь. И устремился по длинному коридору.

Перед зданием МГБ на Лубянке меня ждала моя родная «Победа», оперативная, форсированная, радиофицированная.

Я перешел на бег. У меня возникла четкая уверенность, что терять нельзя ни секунды…

Глава 45

За окном машины пролетели вросшие в землю домики села Воробьево. В прошлом здесь была деревянная резиденция московских царей. А в будущем, как закончат строительство МГУ, в рамках облагораживания прилегающих территорий, по градостроительным планам вознесется смотровая площадка с изумительным видом на Москву. Я прикинул, где тут лучше припарковаться, после чего нырнуть вниз, по склону, к тайнику. И тут же выругался, притом не совсем печатными словами.

На Воробьевское шоссе выруливал длинный, блестящий гладким голубым покрытием и массивными цинковыми деталями «кадиллак». Его не спутаешь ни с чем.

В Москве полно иномарок. В основном немецкие, времен войны и до нее. Трофейная техника — растасканная по гаражам государственных ведомств и в личное пользование военачальников и интендантов. Вон в гараже МГБ полно представительских машин, на которых ездили Гиммлер, Шелленберг и прочая нацистская сволочь. Германская верхушка любила комфортабельную, надежную и внешне достаточно строгую технику.

Другое дело американцы — их конек длинные, шикарные лимузины с крыльями и никелем, красивые и страшно громоздкие. Таких по всей Москве раз-два и обчелся, и принадлежат они американскому посольству или другим их представительствам. Стоит им остановиться где-нибудь — и сразу собираются толпы народа, гладят бампер, обсуждают достоинства такой махины, некоторые завистливо вздыхают — вот же американцы, гады капиталистические, умеют машины делать!

Этот роскошный лимузин принадлежал атташе посольства США по культуре Мерфи Скотту.

Я начал тормозить, одновременно переведя автомобильную рацию на канал, на котором работает наша служба наружного наблюдения, и сжав в руке микрофон.

— Говорит Пик два, — выдал я свой позывной. — Печенеги, вы