– Что получается, есть некая прислуга, зовут её Палашка, в доме Пядникова она занимается тем, что следит за порядком в салоне восковых скульптур, убирает там и, главное, по утрам сметает пыль с фигур. По утрам это логично, как раз перед открытием салона, стало быть она, эта самая Палашка, приходит туда первой. – Начальник сыскной с облегчением откинулся на спинку стула. – Вот и всё объяснение, это просто закономерный вывод: кто нашёл тело, тот, кто первым приходит в салон, – а кто приходит туда первым?

– Палашка! – проговорил Кочкин.

– Вот! – мотнул головой Фома Фомич. – Но на самом деле мы не знаем, кто обнаружил тело, – может быть, сенная девка, а может быть, и кто-то другой. Стало быть отрезанная женская голова, о которой тебе рассказал становой пристав Коломятов, может принадлежать и Палашке. Если это так, то нам просто необходимо отыскать эту голову…

– Тело? – подал голос с дивана Кочкин.

– Ну и тело, конечно! – кивнул полковник. – Меня, правда, одолевают сомнения, и встаёт вопрос – зачем?

– Что зачем? – не понял Меркурий.

– Я понимаю, кто-то убил прислугу, ну бывает. – Фома Фомич развёл руками. – Какая причина, будем разбираться; но зачем отрезать голову и потом таскать её ночью по салону? Какой в этом смысл? И главный вопрос, кто это делал? И зачем прятать отрезанную голову в салоне восковых фигур? Это же улика, и не просто улика, а улика страшная! – Фома Фомич замолчал, приподнявшись развернул стул к столу боком, снова сел и закинул ногу на ногу, щёлкнул пальцами. – Да, эта пропажа прислуги нам на руку. Под предлогом исчезновения Палашки мы сможем допросить всех, кто сейчас находится в доме Пядникова. Эта девка своим исчезновением развязала нам руки. И ещё мы, наконец, сможем побеседовать с убитой горем дочерью купца. Как её зовут, напомни, запамятовал…

– Людмила!

– Вот, поговорим с этой Людмилой! – Начальник сыскной энергично закивал. – Возможно, она нам что-нибудь прояснит в этом тёмном деле.

– Но если всё это окажется правдой, – начал Кочкин и тут же пояснил: – О Палашке, о том, что отрезанная голова принадлежит прислуге, – то получается, что Пядников, скорее всего, умер по естественным причинам, а Сиволапов хотел шантажировать кого-то другого. И не в связи со смертью купца, а в связи со смертью Палашки!

– Да всё может быть, – с тяжёлым вздохом проговорил фон Шпинне, – но даже то, что сенная девка может быть, предположительно конечно, убита, не объясняет воск в руке мёртвого Пядникова.

Глава 32

Разговор фон Шпинне с Людмилой

Начальник сыскной полиции решил сам навестить дочь недавно умершего купца Пядникова. Формальным поводом, как мы помним, была пропажа сенной девки Палашки, родственники которой якобы подали в сыскную прошение о поиске. На самом деле не было никакого прошения, да и о родственниках пропавшей девки никто не слышал. Были даже сомнения в том, что они вообще существуют. Но на что только не пойдёшь ради торжества истины и справедливости!

Встретился Фома Фомич с Пядниковой в доме на улице Красной. Людмила приняла полковника в бывшем кабинете своего отца. Правда, эту комнату с трудом можно было назвать кабинетом, она походила на место для отдыха: два больших кожаных дивана с высокими ясеневыми спинками, четыре массивных, под стать диванам, кресла, шкафы с посудой и напитками, на окнах – тяжёлые тёмно-зелёные шторы. Книги? Об этом здесь даже не слышали!

Людмила оказалась тоненькой, хрупкой молодой женщиной, совсем не похожей на ширококостного отца. Глядя на такую разницу, у людей всегда возникают сомнения – а точно ли эта особа была дочерью своего отца? То, что выяснил фон Шпинне о Людмиле, можно пересказать в двух словах. Мать умерла во время родов. Отец дочкой не занимался, отдал на воспитание в закрытый пансион. На лето отправлял за границу, только бы под ногами не путалась. Когда дочь выросла и вошла в возраст невесты, забрал из пансиона домой. Как утверждала молва, отношения у Людмилы с Иваном Христофоровичем были натянутыми. Обращалась дочь к отцу только по имени-отчеству, но это и понятно, она его совсем не знала. Пядников никогда не навещал её в пансионе. Сам Иван Христофорович держался с дочерью холодно, – поговаривали, не мог простить ей смерти жены. С отцом Людмила прожила год или два – и вот его не стало. Это было для неё настоящей трагедией, и не потому, что отец умер, просто никогда раньше она не сталкивалась с мёртвыми, никогда не была на похоронах. Все эти новые хлопоты были для неё крайне неприятными. Скорбела ли она по отцу? Может быть. Но опять же, по слухам, особой скорби не предавалась, а на восьмой день и вовсе надела белое платье, ну хорошо, почти белое – светло-голубое, но для траурных дней всё равно слишком! Одни это связывали с тем, что ей наплевать на отца и на обычаи, другие в оправдание сказали: «Она просто не знает, что такое траур и сколько его нужно носить». Когда ей всё объяснили, она снова облачилась в чёрное платье, в котором и встретила начальника сыскной.

Фома Фомич вошёл в кабинет и остановился у дверей. Окинув быстрым взглядом убранство комнаты, с лёгким поклоном представился:

– Начальник губернской сыскной полиции полковник фон Шпинне.

– Проходите, господин фон Шпинне, присаживайтесь! – Голос у Людмилы оказался чистым и звонким, как у ребёнка. Фамилию Фомы Фомича она произнесла без малейшего затруднения.

– Извините, что отрываю вас от дел, но служба, она требует… – проговорил начальник сыскной ритуальные слова, мол, мы-то сами не виноваты, нам даже совестно вот так вот приходить и что-то спрашивать, но быть неприятным визитёром – это судьба каждого полицейского.

– Да нет, ничего, я всё понимаю, присаживайтесь! – Людмила указала на обтянутый голубым в тонкую полоску шёлком стул. – Итак, о чём вы хотели поговорить со мной?

После того как начальник сыскной уселся, Пядникова тоже присела на край огромного дивана. Светло-зелёные глаза Людмилы были похожи на чуть вытянутые ядра миндаля, это добавляло ей не только привлекательности, но и какой-то изысканности.

– Да дело пустяшное, – легко взмахнул рукой фон Шпинне, – речь пойдёт о вашей прислуге…

– О какой? – тотчас переспросила Людмила. Эта торопливость не понравилась Фоме Фомичу, он вообще не любил торопыг, но и тех, кто слишком долго запрягает, он тоже не жаловал.

– О сенной девке Палашке или, говоря официально, о Прасковье Курносовой, служившей у вас в доме.

– Что с ней? – Людмила посмотрела на Фому Фомича с наивной простотой. Начальник сыскной прекрасно знал, что подобную наивность могут изображать