Вообще место это колоритное. Приходилось бывать. Обитал тут у нас объект оперативного интереса — фельдшер в медицинском пункте. Ни при чем оказался, так что, наверное, до сих пор работает.

В тридцатые годы здесь возвели несколько десятков двухэтажных бараков — такое специфическое общежитие для студентов, чтобы те постигали науки и готовились влиться в ряды строителей социализма в более-менее комфортных условиях — то есть чтобы крыша над головой была. А еще заселяли строителей.

Между бараками была неухоженная земля, постепенно превратившаяся в огороды на бескормицу. Имелись тут и достижения цивилизации — магазины, студенческая библиотека, дешевая столовая. Даже детсад со школой и спортивные площадки. С самого начала строилось все как времянка — пока не вырастет вокруг город-сад, — но нет ничего временного, что не стало бы постоянным.

Бараки так и стояли, пережив войну. Студентов там становилось все меньше. Заселялся самый разный народ. В числе прочих люди неоднозначной судьбы и подпорченной биографии. А с ними пришли и малины, притоны — чтобы все как у людей.

Уже стемнело, когда милицейские автобусы подкатили к студенческому городку. Звенели совсем рядом неторопливо ползущие в центр семнадцатый и тридцать девятый трамваи — их путь лежал через Крестовский путепровод и Рижский вокзал. Сразу бросался в глаза гордо, как крепостная башня, возвышающийся на пригорке во дворе высокий сортир, окруженный помойкой. А рядом длинный-предлинный барак — наша цель. На первом этаже окна горят и слышится залихватская музыка.

Мы двинули вперед, на захват укрепления, пленных и трофеев. И в просторной комнате, похоже, объединенной из нескольких клетушек — прям бальная зала, — увидели эту культурную идиллию.

— Угрозыск! Всем оставаться на местах! — прокричал здоровенный, напоминающий по сложению платяной шкаф, оперативник из Дзержинского отдела милиции, угрожающе размахивая табельным ТТ.

— Атас! — Ответом ему послужил истошный женский крик.

Один из мирно отдыхающих татуированных тут же сиганул в окно — повезло ему, что оно было открыто, иначе порезался бы. Впрочем, этот отчаянный гимнастический прыжок ему не помог. Под окнами его ждали с нетерпением и приняли в ласковые, но сильные руки. Оттуда только и слышалось:

— Лежать, сука!

— Пустите, волки! Больно-о-о!

Баянист и не собирался прекращать игру. Он вообще не обращал внимания на происходящее — им полностью овладели музы. А играл он, надо отметить, восхитительно.

В самом центре помещения долговязый татуированный уголовник самозабвенно танцевал с толстой, ярко накрашенной бабищей в платье из стремительно входящего в моду крепдешина. Как начался шум и появились незваные гости, он покаянно вскрикнул что-то типа: «Извини, Натаха». И что есть силы толкнул ее на стену.

Бабища всей немалой массой впечаталась в стенку — ей-богу, как слона уронили. И пробила ее — стенка оказалась из хилой фанеры. Открылось какое-то тесное подсобное помещение с ведрами, бадьями. Туда и сиганул танцор. А за ним устремился еще один урка в тельняшке.

Закон природы. Когда приходит человек на кухню, тараканы разбегаются — кто, конечно, сможет и кому не прилетело тапкой. Вот и эти тараканы норовили сигануть в щели.

Сильно не раздумывая, я устремился за беглецами в пролом. Ничего поделать не могу — такой вот инстинкт волкодава. Бежит — значит, надо догнать и придушить. Хотя и без меня было кому догонять…

Господи, кто эти бараки строил? Есть же линейка, угломер — и все с ними получается отлично, прямо и перпендикулярно. Так бы и строили. Откуда же берутся эти нескончаемые входы, выходы, коридорчики, лестницы и закутки?

Шедевральный был барак. Всем баракам барак. Строителям критского лабиринта было бы чему тут поучиться. Путь по коридорам был запутанный. По обе стороны — дощатые хлипкие двери, за которыми теплилась загадочная, активная и полная страстей жизнь.

Все время нужно было подпрыгивать и уворачиваться, чтобы не налететь на ведро или лоханку, которых здесь через каждый шаг. Одно ведро я все же сшиб, и по полу растеклись отборные помои — наверняка кто-то свинью откармливает. Санки, грабли, раскладушки — чего тут только нет, что цепляет тебя, как корни в лесу, и не дает настигнуть убегающую дичь. И все в полутьме, разгоняемой слабенькими лампами на десяток свечей.

Дверь одной из комнат неожиданно открылась передо мной, и я ударом ладони вернул ее обратно, снося внутрь, может быть, какого-то хорошего человека, вышедшего по каким-то своим добрым делам.

Еще кто-то попытался высунуться из другой комнаты, но тут же спрятался. И правильно. Тут вам не просто так погулять вышли. Тут вам погоня!

Сзади слышались ругань и топот. За мной бежали такие же азартные волкодавы, покрикивая для порядка:

— Стоять! Пристрелю!

Один из беглецов сиганул в боковой проход, и топот шагов устремился за ним. А я вцепился в танцора. Чем-то он мне приглянулся. Хотелось с ним поговорить с глазу на глаз.

Боковая лестница уходила наверх. Перескакивая через пять ступенек, я поднялся туда — в освещенный жалкой лампочкой коридорчик. В конце еще одна лестница — на чердак. Около нее я и настиг беглеца.

— Замер на месте! — прикрикнул я.

Танцор, уже поставивший ногу на ступеньку, резко обернулся. И мне в пузо уставился черный зрачок чего-то огнестрельного — какого-то самострела, который, впрочем, вполне может сделать приличную дырку в животе.

Черт, ну что за судьба такая! Мои коллеги за всю жизнь только в тире и стреляли, из-за стола не вылезают — кипы бумаг протиснуться не позволяют. А в меня то ножами тыкают, то из огнестрела палят. Вон вся шкура уже дырявая — такую задорого не продашь. Утихли бои, прошла война, закончилось послевоенное лихолетье, а в меня все тыкают ножами и стреляют. Чего так? Судьба или неугомонность? Неважно. Важно выжить сейчас. И здесь.

До танцора было рукой подать. И я понимал, что он непременно нажмет на спуск. Уже нажимает.

Поэтому я просто рухнул на пол, пролетев вперед и ударив его всем своим телом по ногам.

Он как кукла не только перелетел через меня, но еще и перекувырнулся через голову. А что, красиво вышло. На борцовских соревнованиях в цирке могу выступать с этим номером.

Самострел вылетел из рук бандита. А сам бандит, поскуливая, лежал мордой в пол, пытаясь подняться.

Поднялся первым я. Перевернул подлеца на спину. Вдавил в грудь колено. И только теперь извлек из подмышечной кобуры браунинг.

— Конец тебе, — прошипел угрожающе.

— Не стреляй, начальник! — загундосил танцор. — Бес попутал!

И вдруг я решил сыграть. Что-то толкнуло меня. Шанс был не больше, чем вытянуть выигрыш в лотерею. Но я